Тед Деккер - Тьма

— Хана тебе! — вопил горячий воздух.

Ясно, откуда они. Не из Манилы, а из Нью-Йорка, сволочи…

Проулок вел к следующему, в тридцати ярдах впереди. Тусклый свет почти незаметно играл оттенками, но он знал, где можно свернуть.

Еще две пули свистнули возле левого уха, даже ветерком от них повеяло. Очень освежает! Сзади раздался топот. Двое. Как минимум… Том нырнул в тень.

— Отрезать его! — проквакало радио.

Рация! Надо же, оснащение у них… — мелькнуло в сознании Тома, усиленно работающего пятками.

Адреналин, понимаешь ли, ослабляет голову, услышал он спокойный голос Макацу, своего сенсея по карате, увидел палец Макацу, направленный на его, Тома, голову. У тебя груда мускулов для драки, а чтоб думать, ни одного не остается.

У них рация. Зайдут спереди — и проблемы его ждут в высшей степени серьезные.

Том лихорадочно осмотрелся в поисках укрытия. Вон там, в стороне, пожарная лестница до самой крыши. Еще дальше — здоровенный мусорный контейнер. Россыпь картонных коробок слева. И ни одного надежного укрытия. Надо что-то делать, пока эти не вышли в проулок.

В мозг вонзились тупые когти страха. И снова спокойный голос Макацу: Если адреналин отупляет разум, то паника его убивает. Тома однажды изметелила шайка филиппинцев, поклявшаяся укокошить каждого американо, который покусится на их территорию. «Их территория» окружала базу. Макацу отругал его, настаивая, что он вполне мог избежать нападения. В тот вечер паника чуть не стоила ему жизни. Мозг в его разбитой голове превратился тем вечером в рисовую кашу-размазню, а глаза не раскрывались из-за синяков. И поделом — по большому счету, сам виноват.

В этот раз вместо ног и дубинок работали пули, оставляющие нечто иное вместо синяков. И время поджимало.

Ни мыслей, ни времени, лишь бездна отчаяния. Том нырнул в канавку у поребрика. Шершавый бетонный скат рванул кожу. Он быстро перекатился влево, ткнулся в кирпичную стену и замер в густой тени.

Из-за угла кто-то выбежал и, топая, начал приближаться к нему. Один. Невероятно: как они откопали его в Денвере, через четыре года? Наверное, это уже неважно, но раз уж они приложили столько усилий, то так просто не уйдут.

Бегущий приближался, не сворачивая. Том уткнулся носом в грязный угол, выдох из ноздрей отражался от бетона и отдавал в лицо. Он постарался приглушить дыхание — легкие тут же отозвались жгучей болью.

Бегущий протопал мимо.

Остановился.

По телу Тома прошла едва заметная дрожь. Со времени его последнего боя прошло шесть лет. И какой он, скажите на милость, боец, против бандюгана с пистолетом? Ему отчаянно захотелось, чтобы тот исчез. Уйди, уйди, родимый!

Но тот не уходил. Стоял, скреб подошвами.

Том чуть не взвыл от безнадежности. Надо двигаться, пока он не потерял преимущества во внезапности.

Он рванулся влево, кувыркнулся, вскочил на ноги и стал набирать скорость. Противник замер — лицом к нему с пистолетом в руке.

Инерция несла Тома боком, к противоположной стене. Дуло пистолета полыхнуло, пуля пролетела мимо. Инстинкт вытеснил панику.

Какие на мне башмаки?

Этот вопрос вспыхнул в мозгу Тома, когда левая нога его махнула к стене. Вопрос критической важности.

Ответ пришел в момент соприкосновения подошвы с кирпичом. Резина! Подошвы резиновые. Вторая нога последовала за первой на увеличенном трении. Том выгнулся, оттолкнулся от стены, развернулся движением, несколько похожим на движение велосипедиста, как будто забытым за долгие годы. Только в этот раз глаза его не были направлены на футбольный мяч, отпасованный ему одним из манильских приятелей.

На этот раз глаза гипнотизировали пушку.

Этот успел еще раз нажать на курок, прежде чем нога Тома врезалась ему в руку, и пистолет отлетел прочь. Ветерок от пули приятно охладил шею.

Надежды Тома на легкое и изящное приземление не оправдались. Он рухнул на руки, свалился, вскочил в седьмую боевую позицию напротив мускулистого ублюдка с коротко подстриженной черной, как смоль, волосней. Приземлился грубо, тяжело, да и поднялся довольно неуклюже. Простительно, впрочем, если учесть, что шесть лет не дрался.

Мужик, похоже, окосел от неожиданности, да так и не успел очухаться. Судя по его позе, с боевыми искусствами он был знаком примерно на уровне «Матрицы». Даже на уровне сидящих в зале зрителей фильма. Но у Тома не было времени, чтобы вопить и плясать от радости по этому поводу. Надо было вырубить этого достойного гражданина, пока тот сам не подал голос своим дружкам.

Удивление противника завершилось неясным хрюканьем, и Том увидел в руке его неведомо откуда возникший нож. Что ж, мужик, возможно, больше искушен в искусстве уличной войны, чем Том заключил по его идиотской гримасе.

Этот ринулся на Тома.

Том почувствовал ярость. Желанную и своевременную. Как смеет эта падаль в него стрелять! Как смела она не рухнуть гнусной рожей в грязь после такого блестящего удара!

Том увильнул от ножа и заехал кулаком в челюсть этой скотины.

Хрусь!

Мало. Мужик здоровенный, вдвое тяжелее Тома, вдвое больше мышц, вдесятеро больше подлой крови.

Том взвинтился вертикально, вопреки здравому смыслу, заверещав от натуги. Нога его на скорости миль восемьдесят в час врезалась в челюсть противника.

Приземлились они одновременно: Том — на ноги, готовый к еще одному удару, противник — на спину, готовый к погребению. Или почти готовый.

Пистолет серебрился у стены. Том шагнул было к нему, но передумал. На кой? Пристрелить собаку? Замараться и получить срок? Безрадостная перспектива. Он сплюнул, развернулся и понесся туда, откуда прибежал.

Пусто. Свернул — и тут пусто. Вдоль стены, сливаясь с ней, к пожарной лестнице, вперед и вверх, а там… Крыша плоская, подпирает стену соседнего флигеля, южного, более высокого. Он помчался ко второму, задержался у большого вентилятора, уже в квартале от места, где уложил эту суку из Нью-Йорка.

Том рухнул на колени, вжался в тень, вслушался в гулкое буханье сердца.

Жужжание миллиона покрышек об асфальт. Отдаленный гул самолета высоко над головой. Где-то неторопливо треплются двое, где-то шипит на сковородке масло или растопленный жир, а может, вода сливается с подоконника. Скорее первое, ибо здесь Денвер. Не Филиппины. И никаких нью-йоркских звуков.

Он откинулся назад, закрыл глаза. Попытался выровнять дыхание.

Что за бред! Одно дело — драки подростков в Маниле, совсем другое дело — в Штатах в возрасте двадцати пяти почтенных лет. Нечто невообразимое! Просто не верится, что все это с ним приключилось.