Василий Гавриленко - Бразилия

— По крайней мере, надышитесь напоследок горным воздухом.

Я спокойно посмотрел в глаза куратора.

— Что? — он привстал, опершись руками на стол. — Послушайте, Островцев. Да знаете ли вы о группе Дятлова?

— Понятия не имею, — признался я. — Из четырех вариантов этого вашего … наказания я знаю только вариант с убийством Кеннеди.

Борислав Евгеньевич откинулся на спинку стула, лицо его приобрело сытое выражение, точно у кота, объевшегося сметаны.

— Так это же замечательно. Тем интереснее вам будет. И нам, разумеется.

Куратор улыбнулся мне. Глаза его сделались щелочками.

Борислав Евгеньевич хлопнул в ладоши и вскочил:

— Давайте же начнем основное действо.

Не-людь подвел меня к Машине Наказаний. Изнутри саркофаг выложен серебристыми чешуйками: рыба, вывернутая наизнанку.

— Прошу.

Борислав Евгеньевич взмахнул рукой, предлагая шагнуть прямо в саркофаг. Я затравлено огляделся.

— Но-но, — притворно-ласково проговорил куратор. — Уж не думаете ли вы попытаться удрать? Ничего глупее и помыслить нельзя.

Тяжелая рука легла на плечо. Не-людь подтолкнул меня к саркофагу.

Серебристые чешуйки впились в лицо, я повернулся, затравлено дыша.

Борислав Евгеньевич склонил голову набок и улыбнулся.

— Хорошей вам смерти, Островцев.

Створки саркофага захлопнулись. Я очутился в темноте.

Скоро темнота уступила место светящимся желтым точкам. Много, много светящихся точек. Мне на мгновение показалось, что я лечу в космическом пространстве, и звезды стоят передо мной. Но это были не звезды. Светящиеся точки находились в центре каждой чешуйки на поверхности саркофага.

Затем я услышал негромкое пение. Слов песни было не разобрать, но я был уверен, что это именно песня.

Светящиеся точки вдруг отделились от чешуек. От каждой точки к поверхности саркофага теперь тянулись световые нити: синеватые, яркие.

— Точка, точка, запятая, — пробормотал я, как завороженный наблюдая это маленькое представление.

Точки ринулись на меня, как пчелиный рой. Резкая боль, вспышка света, темнота и…

Щеки обожгло холодом, на спине возникла вдруг непонятная тяжесть. Я задохнулся на мгновение от сильного ветра, ринувшегося в лицо. Прямо передо мною в белой кутерьме брели лыжники с рюкзаками за плечами.

Но что это у меня в руках? Две тонкие палки с резиновыми рукоятками и кожаными лямками. Лямки накинуты на запястья, руки (в невесть откуда взявшихся варежках) сжимают рукоятки.

— Юрка!

Получив толчок в спину, я не удержался и упал лицом в снег. Странно упал: ноги мои что-то держало. Я неловко обернулся: мешал накрученный на шею шарф. Девушка-лыжница. Из-под шапочки выбилась светлая прядь, лицо раскраснелось. Девушка досадливо прикусила нижнюю губу, глядя на меня, но вдруг улыбнулась, показав ямочки на щеках и ряд белых зубов.

— Юрка! Ты чего встал, как вкопанный?

Девушка поправила лямку рюкзака.

— Поднимайся.

Я не посмел ослушаться, кое-как поднялся, преодолевая тяжесть ноши. Что они напихали в рюкзак? Металлические ядра, вроде тех, которыми разгоняли демонстрацию в 2120-м?

Спереди окликнули. Мужской, грубоватый голос.

— Мы идем, — хрипловато отозвалась девушка.

Я никогда в жизни не ездил на лыжах. Какие могут быть лыжи в метро? В метро крысы, муты, рынок на Арбатской, на входе в который моя мать привлекала худыми телесами грязных подземельных «клиентов». Она делала это ради того, чтобы я не подох с голоду, до тех пор, пока однажды не подхватила болезнь, в считанные месяцы превратившую ее в развалину с изуродованным донельзя лицом. Когда она умерла, я побирался на Киевке, потом воровал. И так до Великого Выхода Народа и последующего воссоздания Стабильности.

Я ковылял, кое-как передвигая лыжи и переставляя лыжные палки, все еще не осознавая до конца, где очутился. Что-то должно приключиться со мной и с этими лыжниками, вот только что? Может, мне стоит развернуться, дождаться, пока девушка приблизится и ударить ее в лицо, вложив в удар всю силу своего нового тела (и тела, судя по всему, не самого слабого)? Если удар получится, она вырубится и ее товарищи, бредущие впереди, ничего не расслышат, не увидят в снежной кутерьме? Я скину рюкзак, и по протоптанной лыжне отправлюсь назад… Назад? Куда — назад?

Я вспомнил ямочки на щеках, ровные белые зубы идущей за мною лыжницы. Затем вдруг перед моим внутренним взором возникло лицо моей матери накануне гибели — прорванная гниющая щека, сквозь которую виднеются черные пни зубов. Я не просил ее открывать рот, чтобы накормить похлебкой, — засовывал ложку прямо в дыру.

Смогу ли я ударить эту смешливую лыжницу?

Поразмыслив мгновение, я решил, что не смогу. Нужно найти какой-то другой выход. Вот только, какой? Ах, если бы знать, если б только знать, что мне предначертано! Проклятая Машина Наказаний! Проклятый куратор Борислав Евгеньевич!

Мы достигли опушки леса, сразу за которой начинался пологий лесистый склон горы. Слева находилось нечто, напоминающее русло заснеженной речушки.

Темные фигуры сгрудились между стволов деревьев. Раз, два, три… Семь человек. Последними с небольшой горки съехали мы с девушкой — восемь, девять.

— Юрка, Людка, вы чего плететесь! Палатку будем ставить.

Помогая друг другу, люди поснимали с плеч рюкзаки. Я попытался сделать это, но не смог.

— Что сегодня с Дорошенко? То падучая у него, то рюкзак не может снять.

Ко мне подсочила девушка, имя которой, как я теперь знал — Людка, и, вцепившись сзади в рюкзак, помогла стащить надоевшую ношу.

Как хорошо, что я отказался от своего плана, и не попытался удрать, ударив эту девушку по лицу.

Люди возились на поляне, расчищали снег. Что они собираются делать?

— Юрка, дуй сюда.

Я не отреагировал.

— Да что с ним. Дорошенко!

Кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся: молодой парень. Лицо открытое, чистое, едва пробившаяся бородка покрыта наледью.

— Тебе особое приглашение нужно?

Я приблизился к работающим людям. Чувствуя себя ослом на слоновьей ярмарке, взял в руки какую-то веревку.

— Да что он делает?!

Парень с бородкой вырвал у меня из рук веревку.

— Дорошенко, что с тобой? Ты не в себе? Отойди.

Я остался стоять в стороне, глядя, как эти странные люди доделывали свою работу. В снегу выросло приземистое тряпичное сооружение. Что это такое? Палатка? Я огляделся. Страх — липкий, холодный, как взгляд не-людя, медленно заполнил мою душу. Что будет с этими людьми? Когда? Может быть сейчас, сию минуту, сию секунду? Что мне делать? Бежать? Но куда? Лес грозно зашумел в сумерках, мои зубы принялись выбивать дробь.