Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя

«Не по уставу», — недовольно пробормотал Гном, покосившись на мальчика. Гном прекрасно знал, что в этом здании гражданских не бывает.

Дежурный препирался с кем-то по внутреннему телефону, и ему было глубоко не до пришедших. Неопределённо взмахнув рукой и выкрикнув в трубку, что «вокруг сплошной детский сад!», дежурный соизволил обратить внимание на мальчика и ткнул ему в электронный журнал. Подросток оставил размашистую подпись и торопливым шагом, переходящим в бег, направился в сторону лестницы. С куртки, уютно расположившись между лопаток, на Гнома глядел большой оранжевый пацифик — знак мира и хиппи.

«Не по уставу», — проворчал Гном себе под нос и прочитал в электронном журнале рядом с подписью мальчика «Фльдфбль Ісфъ К. Брдинъ». Гласными мальчик, по-видимому, пренебрегал в основной их массе, а писать предпочитал на «дореформе» — с дореволюционной орфографией. Что же, на «дореформе» писать никому не возбранялось — даже документы, только их надо было повторять в обычной орфографии.

Интересно, что бы это была за фамилия — Бредин, не иначе? Бродин? Бардин?..

Впрочем, неважно.

Оставив аккуратную запись о себе, Гном вернул журнал дежурному, который только сейчас оторвался от разговора. Завидев знаки различия посетителя, дежурный вскочил и поспешил отдать честь «его высокопревосходительству». Гном рассеянно кивнул и спросил коротко:

— Он у себя? — даже не утруждая себя объяснением, кто «он». Впрочем, дежурный и сам прекрасно знал, а если и нет — прочитал в журнале.

— Он подойдёт через несколько минут, ваше высокопревосходительство. Подождёте здесь или у кабинета? Это на третьем этаже через холл налево — и по правую сторону сразу…

Гном кивком поблагодарил за информацию, развернулся, не отвечая, и всё такой же неумолимой танковой поступью направился к лифту.

По лестницам пусть бегают дети — их время.

Лифт за считанные мгновения поднял мужчину на третий этаж и медленно раздвинул двери. В холле этажа было пусто, тихо и светло. Со своих портретов на стенах спокойно взирали на единственного посетителя герои и полководцы недавнего прошлого во главе с его императорским величеством Кириллом Тихоновичем, родителем нынешнего Государя. Гном неторопливо приблизился к ним, остановился где-то на углу, где торжественная галерея загибалась в коридор. С крайнего портрета ему добродушно усмехался в усы старик-генерал в парадном мундире Императорской Лейб-гвардии, в просторечье именуемой Белой Гвардией за ведущий цвет парадной формы. Щека Гнома дёрнулась. Дед на любой картине, которую Гном видел на своём веку, казалось, глядел прямо в душу своему внуку. И всегда добродушно и ласково усмехался, так что вокруг глаз собирались маленькие, похожие на солнечные лучики морщинки.

Дважды герой Империи, кавалер четырёх орденов — среди них и знаменитого ордена святого Георгия, военный министр, гений-полководец… Когда-то Гном мечтал быть таким же, как дед. А потом понял, что вечно подражать кому-то не стоит, — но было уже довольно поздно.

Гном с усилием отвернулся и тяжело присел на стоящий у стены кожаный диван. Скупым, отмеренным движением потёр шею и откинулся на спинку. Ждать под дверью, конечно, Гному было не по вкусу, но в этом здании свои порядки, и жизнь идёт без остановки вне зависимости от мнения одного человека, пусть даже и с генеральскими погонами.

Гном прикрыл глаза и принялся терпеливо ждать, погрузившись в свои мысли.

Спустя некоторое время неподалёку по коридору послышались шаги — Гном чуть улыбнулся, отметив армейскую чёткость, и открыл глаза. У дивана остановился тот, кого Гном здесь, собственно, и ждал.

Пришедший медленно и молча отдал честь и, дождавшись скупого кивка, открыл дверь кабинета:

— Прошу.

Гном медленно поднялся и вошёл, а следом, прикрыв за собой дверь, зашёл и обитатель кабинета.

Он не носил теперь своей знаменитой кепки, от шрама под глазом осталась тоненькая полоска, становившаяся заметной, только если лицо покрывал загар. Но всё равно он не изменился, внутренне уж точно — в прошлом капитан, а теперь полковник Заболотин-Забольский.

В первые несколько лет после войны его знали в лицо, но Заболотин-Забольский всегда избегал известности — и теперь о нём вспоминали только дети. Зато в их памяти черноволосый, как цыган, капитан в простой солдатской кепке намертво сросся со словом «герой»…

Но Гном был уверен, что даже если дети столкнуться с полковником сегодня нос к носу — всё равно не узнают. Потому что вряд ли ожидают увидеть своего кумира на обычной улице: такова уж участь «легенд», и, насколько Гном знал, Заболотин был этому только рад.

Что же, его право — уходить от излишней славы в тень амплуа «просто офицера». Его право и его дело.

А кому надо, те и так знают тихого полковника из Московского Управления Лейб-гвардии.

— Рад видеть ваше высокопревосходительство, — произнёс тем временем Заболотин-Забольский, указывая гостю на кресло рядом с заваленным бумагами столом.

— Вас так же, полковник, — кивнул Гном, грузно садясь. Сел и полковник, рассеянно отложил в сторону все бумаги и облокотился локтём о стол, подперев кулаком подбородок:

— Я слушаю.

Гном поглядел на парадный портрет Государя Константина Кирилловича, что висел, как положено, у стола полковника, и спросил:

— Вы уже думали над моим предложением?

— Оно было лишь теоретическим или?..

— Или, господин полковник. Возникли некоторые изменения в положении вещей, которые… придётся учесть, — слово «придётся» прозвучало с непробиваемой уверенностью человека, с которым не спорят. Никто.

— В таком случае — думал, — Заболотин-Забольский по-птичьи склонил голову на бок. — И не скажу, что жаждал бы отправиться туда.

— Неудивительно, — проворчал Гном. — Я бы на вашем месте тоже не рвался, но… — он достал из своего портфеля конверт. Увидев, чьей печатью он запечатан, полковник изумлённо подался вперёд.

— Лично в руки полковнику Заболотину-Забольскому, — протянул ему конверт Гном. — От его императорского высочества Великого князя Иосифа Кирилловича.

На минуту в кабинете повисла тишина, так что стал слышен недовольный мужской голос, отчитывающий кого-то в коридоре. «Фельдфебель! — доносилось из-за двери. — Вы что себе позволяете!.. Джинсы… Потрудитесь… в надлежащий вид… — тут повисла пауза, но она не продлилась долго, прерванная резким, командным: — Исполнять!»

Заболотин-Забольский с интересом прислушивался к происходящему в коридоре, но после команды «Исполнять!» там всё затихло, и внимание полковника вернулось к письму.

— Господи Боже мой, — пробормотал он, распечатывая и разворачивая бумагу — белоснежный «гербовой» лист, на котором летящим почерком было написано несколько коротких абзацев. — Значит, всё совсем… так. И почему я? Сижу в Управлении, никого не трогаю…