Михаил Веллер - Гуру

- Так. Первый класс мы окончили: научились выводить палочки и крючочки. Едем дальше, о мой ездун:

- 5

Пятое. Выкидывай все, что можно выкинуть! Своди страницу в абзац, а абзац - в предложение! Не печалься, что из пятнадцати страниц останутся полторы. Зато останется жилистое мясо на костях, а не одежды на жирке.

Шестое. Никаких украшений! Никаких повторов! Ищи синонимы, заменяй повторяющееся на странице слово чем хочешь! Никаких "что" и "чтобы", никаких "если" и "следовательно", "так" и "который". По-французски читаешь? Ах, пардон, я забыл, каких садов ты фрукт и продукт. Читай "Мадам Бовари" в Роммовском переводе. Сто раз! С любого места! Когда сумеешь подражать - двинешься дальше.

В голосе его мне впервые услышалось снисхождение верховного жреца к щенку на ступенях храма.

Началось мордование. Я перестал спать. Болело сердце и весь левый бок. Я вскакивал ночью от удушья. Зима кончалась.

- Отработка строевого шага в три темпа, - издевался он. - Что, не нравится писать просто, а?

Я преступно почитывал журналы и ужасался. Я хотел печататься и заявлять о себе. Но течение несло, и я не сопротивлялся: туманный берег обещал невообразимые чудеса - если я не утону по дороге.

В апреле я принес четыре страницы, которые не вызвали его отвращения.

- Так, - константировал он. - Второй класс окончен. Небыстро. Не совсем бездарь, хм... задатки прорезались...

Наверно, я нажил нервное истощение, потому что чуть не заплакал от любви и умиления к нему. Старый стервец со вкусом пукнул и поковырялся в носу.

Допив портвейн, он поведал, что сейчас - еще в моей власти: бросить или продолжать; но если не брошу сейчас - человек я конченнй.

Я, почувствовав в этом посвящение, отвечал, что уже давно конченый, умереть под забором сумею с достоинством, и сорока пяти лет жизни мне вполне хватит.

В мае я принес еще два подобных опуса.

- Не скучно работать одинаково?

- Скучно...

- Элемент открытия исчез... Ладно...

Седьмое! - он стукнул кулаком по стене. - Необходимо соотношение, пропорция между прочитанным и пережитым на своей шкуре, между передуманным и услышанным от людей, между рафинированной информацией из книг и знанием через ободранные бока. Пошел вон до осени! И катись чем дальше, тем лучше. В пампасы!

Я плюнул на все, бросил работу и поехал в Якутию - "в люди".

Память у него была - как эпоксидная смола: все, что к ней прикасалось, кристаллизовалось навечно.

- Восьмое, - спокойно сказал он осенью. - Наляжем на синтаксис. Восемь знаков препинания способны сделать с текстом что угодно. Пробуй, перегибай палку, ищи. Изменяй смысл текста на обратный только синтаксисом. Почитай-ка, голубчик, Стерна. Лермонтова, которого ты не знаешь.

Я налегал. Он морщился:

- Не выпендривайся - просто ищи верное.

Продолжение последовало неожиданно для меня.

Девятое, - объявил он тихо и торжественно. - Что каждая детал должна работать, что ружье должно выстрелить -это ты уже знаешь. Слушай прием асов: руже, которое не стреляет. Это похитрее. Почитай-ка внимательно Акутагаву Рюноскэ-сан, величайшего мастера короткой прозы всех времен и народов; один лишь мистер По не уступает ему. Почитай

- 6

"Сомнение" и "В чаще". Обрати внимание на меч, который исчез неизвестно куда и почему, на отсутствующий палец, о котором так и не было спрошено. Акутагава владел - на уровне технического приема! - величайшим секретом, юноша: умением одной деталью давть неизмеримую глубину подтекста, ощущение неисчерпаемости всех факторов происходящего... - он закашлялся, сломился, прижал руки к груди и захрипел, опускаясь.

Я заорал про нитроглицерин и, перевернув кресло, ринулся в коридор к телефону. Вызвав "скорую" - увидел его землисто-бледным, однако спокойным и злым.

- Еще раз запаникуешь - выгоню вон, - каркнул он. - Я свой срок знаю. Иди уже, - добавил с одесской интонацией, сопроводив подобающим жестом.

С приемом "лишней детали" я мучился, как обезьяна с астролябией. Безнадежно...

- Не тушуйся, - каркал наставник. - Это уже работа по мастерам. Ты еще не стар.

И подлил масла в огонь, уничтожающий мое представление о том, как надо писать:

- Десятое. Вставляй лишние, ненужные по смыслу слова. Но чтоб без этих слов - пропадал смак фразы. На стол клади "Мольера" Михаила Афанасьевича.

И жезлоообразный его палец пустил неправденое течение моей жизни в очередной поворто, столь похожий под откос. По старому английскому выражению, "я потерял свой нерв". В марте, через полтора года после начал этого самоубийства, я пришел и сказал, что буду беллетристом, а еще лучше - публицистом. И поднял руки.

- Одиннадцатое, - холодно вымолвил мой Люцифер. - Когда решишь, что лучше уже не можешь, напиши еще три вещи. Потом можешь вешаться или идти в школьные учителя.

Все кончилось в мае месяце. Хороший месяц - и для начала, и для конца любого дела.

- Молодой человек, - обратился он на "вы". - У вас есть деньги?

Денег не было давно. Я стал люмпеном.

- Мне наплевать. Украдите, - посоветовал он. - Придете через час. Принесете бутылку хорошего кньяку, двести граммов кофе, пачку табаку "Трубка мира" и самую трубку работы лично мастера Федорова, коя в Лавке художника стоит от тринадцати до сорока рублей. Не забудьте лимон и конфеты "Кара-кум".

Восемь книг я продал в подворотне букинистичесого на Литейном. Камю, Гоголя и "Моряка в седле" я с тех пор так и не возместил.

Лимон пришлось выпрашивать у заведующей столом заказов "Елисеевского".

- Вот и все, молодой человек, - сказал он. - Учить мне вас больше нечему.

Я не сразу сообразил, что это - он. Он был в кремовом чесучовом костюме, голубой шелковой сорочке и черно-золотом шелковом галстуке. На ногах у него были бордовые туфли плетеной кожи и красные носки. Он был чистейше выбрит и пах не иначе "Кельнской водой N 17". Передо мной сидел аристократ, не нуждавшийся в подтверждении своего аристократизма ежедневной атрибутикой.

Благородные кобальтовые цветы на скатерти белее горного снега складывались из буковок "Собственность муниципаля Берлина, 1900". Хрустальные бокалы зазвенели, как первый такт свадьбы в королевском замке.

- 7

- Мальчишкой я видел Михаила Чехова, - сказал хозяин, и я помертвел: я не знал, кто такой Михаил Чехов. - Я мечтал всю жизнь о литературной студии. Не будьте идеалистом, мне в высшей степени плевать на все; просто - это, видимо, мое дело.

Не обольщайтесь - он помешал серебряной ложечкой лимон в просвечивающей кофейной чашке. - Я не более чем дал вам сумму технических приемов и показал, как ими пользуются. Кое на что раскрыл вам глаза, закрытые не по вашей вине. Сэкономил вам время, пока еще есть силы. С толком ли - время покажет...