Яна Завацкая - Холодная зона

Бинх накинул на нее одеяло.

— Спи, — сказал он, — я подежурю пока. Посижу. Ты спи.

Глава первая. Воскресение

Сознание возвращалось толчками.

Он выныривал из бездонных глубин сна, регистрировал свет, контуры, писк приборов — и опять безвольно погружался в небытие. Иногда он слышал голоса рядом, но не мог понять, что они говорят.

Так было много раз, прежде чем он проснулся по-настоящему.

Борта из прозрачного пластика, бестеневая лампа наверху. Писк мониторов над головой, шланги, трубки, катетеры.

У меня лимфосаркома, вспомнилось вдруг. Я скоро умру.

Для умирающего он чувствовал себя неожиданно хорошо.

Не как под морфином — когда боль на самом деле есть, но свернулась, как пес в будке, и ждет лишь момента, чтобы броситься снова.

Теперь боли не было совсем. Странно и непривычно. Он уже забыл, как это — когда ничего не болит. Сознание прояснилось. Он окончательно проснулся. Пошевелил руками, ногами — все на месте.

Меня перевели в другую больницу, подумал он. Потолок раньше был другой — в белых дырчатых квадратах. А здесь сплошной глянец. И бортики кровати, похожей на саркофаг. Он повернул голову и увидел серую крышку стола.

Последнее, что он помнил — реанимация. Как нервно, стремительно везли на каталке, перекладывали, не церемонясь, как волнами накатывал безумный страх, перекрывая даже привычную боль — вот уже все? Конец?

Видимо, не все. Вытащили. Нашли какой-то способ. Перевели в другое место.

Он глубоко вздохнул, наслаждаясь самой этой возможностью — дышать полной грудью без давящей боли в узлах. Над ним склонилось встревоженное лицо молодой женщины.

— Здравствуйте, господин Гольденберг! Как вы себя чувствуете?

Сестра говорила почему-то по-английски. Гольденберг, это его имя. Рей Гольденберг. Он открыл рот и понял, что забыл, как говорят. С трудом, словно новорожденный, выдавил хриплый первый звук.

— Нормально. Для покойника просто отлично.

— Хотите пить? — медсестра дала ему минералки из стакана с носиком. Он глотал с трудом. Пить не хотелось, но во рту все пересохло, и хотелось это смочить.

— Подождите немного, — медсестра исчезла из поля зрения, — я сейчас.

Рей услышал ее быструю взволнованную речь — она говорила, видимо, по телефону. «Пришел в себя. Ориентирован. Шутит! Да, пожалуйста, скорее…» Потом она исчезла. Ее место заняла женщина постарше, с лицом, похожим на искусно вылепленную маску.

— Здравствуйте, господин Гольденберг! Я ваш сопровождающий психолог. Вы меня понимаете?

— Конечно, — ответил Рей. Женщина улыбнулась.

— Меня зовут Анита Шульце-Росс. Можно просто Анита. Как вы себя чувствуете?

Рей ответил, что хорошо.

— Вы находитесь в центре экспериментальной медицины в Берне, — сообщила психолог. «Вот оно что! Наверное, мать постаралась, меня отправили в Швейцарию. Экспериментальная! Значит, на мне что-то пробовали, и это помогло. Ну что ж!»

— Мне нужно задать вам несколько вопросов. Вы помните, что с вами происходило?

— Ну последнее, что я помню — меня везут в реанимацию. У меня лимфосаркома. Похоже, нашли какой-то способ лечения, я правильно понимаю? Я уж думал, все, отбрасываю коньки. Мать не хотела, чтобы меня в хоспис… А что, долго я был без сознания?

— Да, долго, — кивнула психолог, — я все вам объясню. Сколько вам лет?

— Двадцать восемь.

Она надела ему на голову легкий шлем с металлическими планками и, глядя на монитор сбоку, задала еще несколько дурацких вопросов: о семье, воспоминаниях, потом он называл цвета и решал какие-то арифметические примеры. Психолог сняла шлем.

— Ваш мозг в полном порядке, господин Гольденберг.

— Это радует, — отозвался Рей.

— С того момента, который вы помните — как вас везли в реанимацию — прошло очень много времени, — произнесла женщина, глядя ему в глаза, — прошли годы.

— Я что, был в коме? — пронеслись вихрем воспоминания о каких-то сериалах: там постоянно кто-нибудь впадал в кому и потом, годы спустя…

— Медицинскую ситуацию вам объяснят позже. Но приготовьтесь к тому, что ваша ситуация необычна. И что теперь все будет иначе. Но самое главное, господин Гольденберг — вы живы. Вы здоровы. Вы ведь были музыкантом? У вас богатая фантазия, вы легко приспосабливаетесь к новым ситуациям. А теперь у вас все будет хорошо.

Он все еще много спал. Вечером молоденькая медсестра покормила его протертой кашей. Есть было странно, так же, как и говорить. Прошли годы — как он жил все это время? Питаясь через трубочку? На следующий день с утра Рея разбудил физиотерапевт и проделал с ним упражнения — руками, ногами, а потом помог Рею сесть на краешек кровати.

От вертикального положения закружилась голова. Рей закрыл глаза, но потом, открыв их снова, стал с любопытством разглядывать палату.

Бернский центр был ультрасовременным. Рей увидел приборы, мониторы, непонятные гаджеты футуристического дизайна. На стене висела копия Ван Гога в рамке — улица, освещенная фонарями, кафе. По ассоциации вспомнился Амстердам — когда они познакомились с Тимо; кстати, если прошли годы, то вспомнит ли его Тимо вообще? А Дженни? Не факт. Кстати, они его и в Кёльне не очень-то навещали, когда он умирал. Но там, наверное, мать постаралась. Она на дух не переносила ни Дженнифер, ни тем более, Тимо.

А в Амстердаме было клево, с тоской подумал он вдруг. После двух джойнтов улица плыла, как корабль в шторм, и казалось, из-под ног поднимается туман. Тимо обнял его за плечи. Гостиница была маленькой и стремной, с обшарпанными стенами, и с Тимо это было так остро, так всеобъемлюще, будто первый раз, из-за стены пахло турецким кебабом… Воспоминание вместе с чувствами нахлынуло так сильно, что Рей покачнулся. Физиотерапевт уложил его обратно в постель.

Дальше была очередь врачей. Двое — мужчина и женщина — осматривали, ощупывали его, водили над кожей какими-то приборами. Потом мужчина-врач удалил мочевой катетер.

Все они тут говорили по-английски. Врачи, персонал по уходу, психолог, темнокожая уборщица, которая явилась в палату с моющим роботом и запустила машинку. Рей прекрасно помнил, что в Швейцарии всегда можно было обойтись немецким или французским.

Что-то здесь было нечисто, что-то не так. Он начал беспокоиться. Но к полудню явилась психолог. Рей сразу взял быка за рога.

— Сколько лет прошло? Какой сейчас год?

Психолог внимательно посмотрела на него. И ответила.

— Сейчас две тысячи восемьдесят четвертый год.

Рей молчал примерно полминуты. Психолог ничего не говорила, давая ему возможность прийти в себя.

— Это же бред, — наконец произнес он, — вы издеваетесь? Я же не мог проспать семьдесят два года! Мне уже было бы сто!