Антон Орлов - Медсестра

– Мне туда незачем, – цепенея то ли от усиливающегося холода, то ли от дурных предчувствий, возразил Стефан.

– Тогда хлебни настоечки из моей фляжки и почитай еще стихов. У тебя про звезды небесные что-нибудь есть?

Как она слушала! Надо сказать, это держало его посильнее всякой ворожбы.

После обеда маленькая бойкая медсестра поставила ему капельницу. Она улыбалась молодому пациенту и кокетливо сдувала с лица выпущенную из-под косынки пегую прядь, пальчики двигались ловко и умело – он даже боли почти не почувствовал, но все равно испытывал обморочную дурноту. Погибель где-то рядом. Он уже приклеился, как муха к липучке, и теперь осталось только дождаться, когда случится страшное. Может быть, все, что с ним происходит, – один из тех кошмарных снов погруженного в летаргию Леса?

Медсестра надула губки и ушла. Стефан слышал, как она рассказывает за дверью палаты своей товарке, что заезжий пациент боится уколов, а потом они начали перемывать кости какой-то Эфре Тебери, судя по обмолвкам, тоже здешней медсестре. Лежа под капельницей, Стефан узнал, что Эфра эта – распоследняя шлюха и половая тряпка, парней со всего Мархена к себе сманивает и считает себя красавицей, потому что похожа на куклу из витрины галантерейного магазина, хотя ничего особенного в ней нет. Девчонок спугнул врач, заглянувший посмотреть пациента с забинтованной головой, до сих пор ни разу не приходившего в сознание.

– Лекарств нет, хоть шаром покати, – пожаловался он Стефану, который, выворачивая шею, с беспокойством поглядывал в его сторону. – Если б у нас было все, что нужно, мы бы и тебя поставили на ноги за один-два дня. Нас почти не финансируют, страховые перечисления не покрывают расходов. Перебиваемся, как можем. Одна надежда на претендентов.

– На кого? – переспросил Стефан, обуреваемый неясными страхами.

– Претенденты на Весенний престол. У них скоро начнется первый этап предвыборных состязаний, а пока они совершают турне, выступают перед народом. Если кто-нибудь из них сюда завернет, можно рассчитывать на партию медикаментов или на денежное пожертвование. Наш губернатор уже разослал им письма. Посмотрим, что из этого получится, – врач расстроенно хмыкнул, словно не верил в успех губернаторского прожекта.

Откинувшись на подушку, Стефан тоскливо уставился в беленый потолок. Нетрудно догадаться, что его здесь убьет: отсутствие необходимых лекарств и элементарных антисептических средств.

Из нахлынувшей дремы его вывело ощущение переполненного почти до боли мочевого пузыря. Капельницу уже убрали. Стефан попытался встать, но голова закружилась, его повело, и он испуганно распластался на казенной постели. Все понятно, вставать еще рано, а то долбанешься о дверной косяк или о металлическую спинку кровати – вот тебе и погибель. Надо попросить «утку».

– Сестра! – позвал он слабым голосом. – Сестра, извините, пожалуйста!

– Не ори, деревня, – проворчал старик. – Хочешь поссать – позвони, кнопка вона, возле тебя.

Стефан нажал на кнопку звонка, вскоре после этого отворилась дверь… И он поплыл в вихрях мерцающего звездного тумана, потрясенно глядя на вошедшую девушку в белом халате. Он никогда не видел такой совершенной красоты. Может быть, на самом деле он еще не очнулся и ему снится сон во сне?

– Эфра, он ссать хочет, – разрушил очарование момента сосед. – Давай, шевелись, к ядрене…

Пятый день, Стефан все еще жив. По расчетам, караван, который должен забрать его с Мархена, появится послезавтра, если не случится непредвиденных задержек. Уговорить бы Эфру уехать вместе с ним в Танхалу. Все бросить и уехать, ей же терять нечего, но она не может оставить больную мать.

– Я только из-за мамы до сих пор живу, – радужка ее сине-серых глаз напоминает ледяные узоры на окнах. – Иначе давно бы уже… И всю эту дрянь захватила бы с собой. Я даже спланировала, как это можно сделать: прийти с гранатой, дождаться, когда все соберутся, – и выдернуть чеку. И посмотреть напоследок на их лица, чтобы они успели понять, что это я их убиваю. Но мама тогда останется совсем одна, а у этих скотов тоже есть и родители, и братишки-сестренки, и все их претензии выплеснутся на нее, понимаешь? Если просто вколоть себе что-нибудь, ей тоже будет плохо. А если я сбегу, они же на ней отыграются! Дверь сломают, в квартире напакостят… Или толкнут ее на улице, на гололеде – и все. Они сказали, если я поеду в Танхалу подавать в суд, мама за это поплатится – мол, ее не трогают, пока все шито-крыто.

– Разве нельзя что-нибудь придумать? – чувствуя себя безнадежно несчастным, спросил Стефан.

– Придумай. Если сможешь забрать отсюда нас обеих, поедем с тобой хоть в Танхалу, хоть на край света. Только учти, у мамы артрит, гипертония и больное сердце. Надо, чтобы в дороге ей не стало хуже. На переезд нужны деньги, у нас их нет.

– Я достану. Продам парикмахерскую и вернусь за вами.

…На третий день Стефан смог встать с постели и прогуляться по коридору. Врач предположил, что Лепатра вытягивала у него жизненную энергию – возможно, бессознательно – и это подорвало защитные силы организма, но теперь, вдали от нее, он быстро пойдет на поправку. Порекомендовал сходить к знахарке – потом, в столице. На Мархене хороших знахарок давно уже нет.

Стефан слушал вполуха, мысли были заняты Эфрой. Вечером, собравшись с духом, подстерег ее в «холле» – помещении с обоями в сиротливый цветочек, скрипучими пружинными креслами и солянкой из пожелтелых журналов на рассохшейся этажерке – и, дико смущаясь, предложил почитать стихи.

Они устроились у окна, за которым растворялся в сумерках расчищенный от снега больничный двор. Мимо шаркали обитатели палат, несколько раз прошли туда-сюда, нарочито громко хихикая, давешние медсестры.

– Хорошие стихи. Ты с Сансельбы или с Кордеи?

– С Сансельбы, из Милаги. В Танхале умерла моя тетя и оставила в наследство парикмахерскую. Я давно хотел туда поехать. Скоро весна, будут праздники, карнавалы, новые тенденции в искусстве… Ну, я, в общем, тоже рассчитываю чего-нибудь добиться в столице.

Он продолжал смущаться и смотрел на облезлую этажерку, лишь время от времени взглядывая на Эфру. Глаза как будто покрыты изнутри морозными узорами. Длинные загнутые ресницы пепельного цвета и такие же брови. Волосы, наверное, светлые, но они наглухо упрятаны под объемистой белой косынкой с красным крестом. Пленительные – слово архаичное, но такое подходящее! – черты лица.

Долго бы просидели, если б дежурная докторша не турнула из холла: Стефана – в палату, а Эфру – какие-то пробирки мыть.

Вчера поздоровались, как друзья, опять пошли в холл, и состоялся тот разговор. Она рассказала кое-что о себе. То, о чем сплетничали медсестры, оказалось правдой: у нее действительно куча любовников. Сначала был только один, бывший одноклассник, но он поделился своей радостью с приятелями, и тем тоже захотелось.