Марина Дяченко - Рассказы

Географически Плотина рассекала город пополам, по хребту ее ползали машины, а в шлюзах кипела вода с катерами и «Кометами». Каждый год школьников водили на экскурсию к Плотине, и дамочки-экскурсоводши рассказывали с небольшими вариациями одно и то же – про чудо, его историю и что «если даже взять два миллиона лошадей и впрячь в одну повозку, они окажутся слабее, чем мощь нашей Плотины». Юлька никогда не могла представить себе такую тьму лошадей сразу.

После рассказа экскурсоводши просили задавать вопросы, и никто ничего не задавал, только Фетисова, непонятным образом жалея дамочек, со вздохом интересовалась: а если взять три миллиона лошадей?..

После памятного чаепития с шефами Юльке приснился сон. Очень страшный, между прочим.

Ей снилось, что она лежит среди склизких камней, а сверху на нее давит масса черной гнилой воды, да так, что глаза вжимаются вовнутрь черепа, а ребра втыкаются в легкие; она проснулась с криком – причиной кошмара послужил, оказывается, шестикилограммовый кот Паркет, с урчанием угнездившийся у Юльки на груди…

На другой день ей почему-то захотелось сделать Ордынцу приятное. Вроде как поблагодарить за оборону от хулигана Саенко.

Случай не заставил себя ждать – Ордынца вызвали к доске на первой же математике, тема была муторная, и Ордынец чего-то там не помнил. Юлька, по близорукости сидевшая на первой парте, имела возможность наблюдать, как холодное безразличие на лице Одынца сменяется раздражением и замешательством.

В этот самый момент покровительствующая школьникам судьба прислала деловитую завучиху с неотложным делом; математичка отвлеклась, и тогда Юлька молниеносным движением развернула свой учебник и подтолкнула его Ордынцу чуть не под нос.

Тот удивился – по понятной причине никто и никогда ему не подсказывал. В какую-то секунду Юльке показалось, что он не снизойдет – однако Ордынец снизошел-таки. Скользнув глазами по столбику формул, он обернулся к доске и застрочил, как пулемет.

– Ты чего?!

Степка Васенцов воззрился на Юльку со второй парты. Глаза его были круглыми от обиды и возмущения:

– Ты чего? Ты это ему зачем?!

Юлька смутилась и пожалела о сделанном; она еще больше о нем пожалела, когда на перемене Васенцов подкатился к ней с видом черной тучи:

– Ему же бойкот! Ты что, штер… штрек…брехер?

Степка читал передовую детскую литературу и знал длинные сложные слова. Юлька смутилась окончательно; рядышком крутился Саенко, помышляющий о реванше.

– Оставь ее в покое.

Степка не сразу понял, откуда голос, и потому возмущенно вскинулся:

– А ты чего…

И осекся, потому что Ордынец стоял уже совсем рядом и запросто мог дотянуться до Васенцовского носа. Саенко куда-то исчез.

– Я тебя трогал, да-а? – протянул Степка уже не так воинственно. Я к тебе лез?

– Пошел вон.

Ордынец глядел прямо Степке в глаза – ни дать ни взять желтобрюхий варан, вставший на задние лапы. Юлька увидела, как в круглых Васенцовских зрачках страх сменяется ужасом.

– Я же тебя не трогал, – прошептал Васенцов чуть не плача.

В следующую секунду место, где он только что стоял, опустело.

Ордынец закинул за спину свою видавшую виды сумку; все, кто был в тот момент поблизости, поспешно расступились перед ним широким коридором. Ордынец прошествовал по нему, как лайнер по взлетной полосе; у самой лестницы вдруг обернулся к Юльке:

– Ну, ты идешь?

И она пошла.

Она ходила за ним везде, как собачка. Книжные истории о первой любви выглядели совсем иначе, о пионерской дружбе – тем более, а потому Юлька не могла найти слова для обозначения их с Ордынцем отношений.

Он был ниже ее на голову, белобрысый, веснушчатый, щуплый; Юлька прекрасно сознавала, как смешно выглядит рядом с ним здоровенная дылда в круглых очках. Впрочем, в школе над ними не смеялись.

Уже в конце апреля Степка Васенцов подловил ее как-то возле раздевалки:

– Ты… Фетисова… Не водись с ним!

– Очень я тебя испугалась, – ответствовала уверенная в себе Юлька.

Степка поморщился, как от боли:

– Да не испугалась… Ты что, не видишь… Не видишь, КАКОЙ он?

В Степкиных глазах стояла самая настоящая, не в книжках вычитанная мольба. Юльке сделалось не по себе.

– Фетисова… Он… Ненормальный какой-то. На фиг он тебе нужен?

Юлька не знала.

Он был жестокий; он забывал о ней на три-четыре дня, смотрел сквозь нее, как сквозь пустое место – и тогда она маялась в одиночестве под злорадными взглядами одноклассников, которые и обидеть ее боялись, и водиться особенно не желали.

Смилостивившись, он таскал ее за собой везде и всюду – в особенности на Плотину, которая тянула его, будто магнитом.

Он мог говорить как угодно и о чем угодно; он высмеивал любимые Юлькины фильмы и потешался над ее литературными пристрастиями; она обижалась до слез – но не умела противоречить.

Он жить не мог без «барбарисок»; Юлька постоянно таскала в портфеле серый конфетный кулек.

Он действовал на нее, как наркотик. Войдя утром в класс и не застав там Ордынца, Юлька маялась и беспокоилась. Когда он не приходил к началу урока, она испытывала почти физическую тоску; когда он, наконец, просил разрешения войти, равнодушно выслушивал положенный выговор и и проходил мимо Юльки к своей последней парте – радость ее была сравнима только с первым прыжком в теплое летнее море.

Когда он говорил, Юльке хотелось закрыть глаза, потому что детская рожица вопиющим образом не вязалась с его манерой выражаться. Она поводилась прогуливать с ним уроки, и о грозящем «уде» в четверти думала отстраненно, как о бесчинствах режима Претории. Иногда Ордынец был настроен благодушно, и тогда Юлька спрашивала.

– Откуда ты знаешь про Плотину? – спросила она однажды.

Плотина лежала перед ними, огромная, жутковатая – как челюсть мертвого великана.

Он поднял белые брови:

– Что я знаю про Плотину?

– Ну, двенадцать сел… Десять церквей… Шесть кладбищ…

– Пять кладбищ.

– А откуда ты знаешь?

– Это не вопрос. Вопрос – откуда ты не знаешь.

– А мне никто не говорил.

– А мне сказали.

– Кто?

– Дядя в спортлото.

Юлька обиделась. Ордынец прекрасно понял, что она обиделась – но не пошевелил и пальцем, чтобы загладить обиду. А чего там – никуда не денется. Переживет.

Юлька посопела уныло – и пережила. Над серой водой кружились мелкие, как семечки, серые чайки.

– Значит, могилы так и остались? На дне?

– Их смыло.

– Как смыло? Вместе с покойниками?

– А что тебе до покойников? Там живые люди тоже были…

– Их выселили. А покойников так просто не выселишь, да?

Ей показалось, что Ордынец усмехается. Она никогда не понимала, когда он усмехается ей, а когда – своим мыслям. Да и жуткое это зрелище – усмешка желтобрюхого варана.