Вячеслав Рыбаков - На будущий год в Москве

Кстати сказать, сама Валерия Новодворская, не раз посещавшая эти клиники с благотворительными целями, не устает повторять, что лечение в них не имеет ничего общего с пресловутой карательной психиатрией недоброй памяти советских времен, отличается от нее кардинально и несет нечастным больным только благо, помогая им избавиться от застарелых фобий и патологических пристрастий, от которых тяжко и бессмысленно страдают в первую очередь они же сами (в то же время представляя несомненную и немалую опасность для окружающих).

И она, бесспорно, права.

Бывая в русской глубинке, я многократно имел случаи убедиться сам, что в народе эти клиники ласково называют «новыми дворами» или даже «новодворками». Я слышал такие фразы, как, например: «Надысь на новый двор свезли дурака – теперь не скоро вернется, а и вернется, так не скоро оклемается…» Или: «Вот те в новодворке-то мозги, колоброду, вправят, коммуняка хренов!» Но я отвлекся…

Обся, неторопливо и веско бамкая модными копытами во вздутый пузырями, трещащий линолеум пола, сделала несколько шагов по направлению к столу Лэя. Она не сводила с него стеклянных глаз.

– Я о тебе говорю, Леонид, – произнесла она. – Встань, Не стесняйся.

Мысли скакали невесомо и бестолково, как просыпавшиеся мячики от настольного тенниса. Как шарики в лотерее, когда барабан раскрутили вовсю.

Да уж, лотерея… пан или пропал. Чего говорить-то?

Кто-то ссучился и стукнул… Кто? Зачем?

Отпираться, по-любому. Не было! Навет, брехня… Мои показания против неподписанной записки – моя возьмет!

Да, но если один настучал, то, когда будут разбираться, еще и второй кто-то может стукнуть, и третий… Тогда – полный пинцет. Мало того, что фильм запретный крутил по видаку, да коллективно крутил, распространял, можно сказать, – так еще и прямой обман школьной администрации припаяют…

Шесть кассет, упрятанных далеко в глубину завалов на антресолях, Лэй нашел случайно еще зимой. Сейчас даже не вспомнить, что ему там приспичило искать. И не надо. Папашка ли их туда утрамбовал в те поры, когда жил дома, или мама сама – Лэй не знал и не стал выяснять у матери. Если она про них забыла – то и слава богу, меньше волнений в быту. И так хватает – чуть ли не через день в городе то обрушится что-нибудь, то взорвется… Если кассеты папашкины – незачем маме про урода напоминать, она и без того, как Лэю временами казалось, никак не может забыть это чмо. Чего там выяснять, на кой? Достаточно того, что он получил такой подарок. Скажи «спасибо» и забей.

В дневном одиночестве, пока мама на работе, он иссмотрел все шесть чуть ли не до дыр. И «Доживем до понедельника», и «Иван Василича», и «Зори здесь тихие»… Поразительную там показывали жизнь. Невероятную. Совершенно нереальную, но почему-то в нее очень хотелось. И почему-то совсем не так, совсем иначе, чем хочется попасть в экран, когда показывают, скажем, миллионерские хаты во Флориде или Завидово, и как они там квасят и трахаются…

Скоро стало невмоготу пользоваться этакими сокровищами одному. С друзьями-то надо же поделиться! Ведь друзья!

С Натом, Толяном и их девками они в прошлом сезоне единственные из школы прошли все три этапа летней игры: и «Наезд», и «Зону», и «Побег». Наверное, и спасло их от общей судьбы, от проигрыша, только поразительное взаимопонимание, слаженность, как у шестеренок, и полное, безоговорочное доверие друг другу. На торжественном закрытии летнего сезона их пятерых, будто одного нераздельного героя, чествовали перед общим строем, и директор школы – не столько для них, Совдепа не заставших и не понимавших толком, про что базар, сколько для невесть для чего и зачем залетевшего на праздник мелкого пристебая из Европарламента – долго и упоенно грузил: как данная игра важна для подрастающего поколения и какое это достижение демократии – что теперь вместо милитаристской «Зарницы», насквозь пронизанной духом агрессивных устремлений коммунистического Кремля, радением городского отдела народного образования, которому, кстати, не помешали бы дополнительные валютные вливания, дети от всей души играют в исполненную искренней заботы о них, готовящую их к реальной взрослой жизни игру «Паханы»… Пристебай, похоже, про «Зарницу» тоже не слыхал, но моргал и кивал авторитетно, инициативу похвалил, влить пообещал, выпил, закусил и слинял, а чествование пошло по нарастающей, с игрищами и дискотекой…

…Дети разбиваются на две приблизительно равные группы и расходятся по сторонам сцены. Из глубины по проходу, оставленному между группами, военным шагом выходят мальчик и девочка, несущие широкое полотнище с лозунгом «Родина» или «Да здравствует Родина!». Их костюмы оставляются на местное усмотрение, однако крайне желательно, чтобы на предплечьях у них были надеты повязки с фашистской свастикой, которую дети обычно хорошо узнают благодаря хотя бы фильму «Спасти рядового Райана». Левая группа детей хором скандирует: «Слово „Родина“ придумали фашисты!» Правая хором отвечает: «Прочь, уроды!» Мальчик и девочка роняют свой лозунг, срывают повязки со свастиками и поспешно убегают в глубину сцены, демонстрируя стыд и испуг. Им навстречу, сгорбившись и едва волоча ноги, на середину выходит другая пара с лозунгом «Долг». Мальчик в темных брюках, девочка в темной юбке и оба – в белых (белый верх, темный низ) футболках с портретом Сталина или надписью «СССР» (в зависимости от ассортимента местных промыслов). Весьма желательно, чтобы они были в красных пионерских галстуках на случай, если кто-то из детей видел старые фильмы, не попавшие под запрет ПАСЕ. Левая группа хором скандирует: «Слово „долг“ – садисты-сталинисты!» Правая хором отвечает: «Хотим свободы!» Мальчик и девочка посреди сцены смятенно роняют свой лозунг, срывают красные галстуки, а потом, как бы освободившись от тяжкого груза, расправляют плечи. Затем они начинают энергично топтать брошенные на пол галстуки и лозунг. К ним присоединяется первая пара, они топчут свой лозунг и повязки со свастиками. Левая и правая группы, протягивая друг к другу руки, сходятся, вовлекая в себя и первую, и вторую пары, вступает музыка, и все вместе начинают веселый танец…

А они сидели рядышком, на почетных местах, раздувались от неимоверного тщеславия и смотрели на всех свысока, отчаянно гордые и малость датые, будто отцы города…

А вот теперь кто-то из пятерых стукнул.