Кир Булычев - Инопланетяне

Катька стала разбирать свою постель, потому что ей надо было рано вставать - до техникума почти час ехать.

Прежде чем раздеться, Катька принесла коробку с синими туфлями, которые она достала позавчера и еще не насмотрелась. У нее есть привычка - сначала новой хорошей вещью надо любоваться, а потом, когда налюбуешься, можно пользоваться. Катька придвинула стул к кровати и поставила на него коробку с туфлями. Коробка, видно, нужна была, чтобы не сомневаться, что туфли новые. Донику было смешно, но вообще-то он к такому чудачеству привык.

- Мне интересно, - сказал он, - куда ты поставишь тачку, если ее купишь?

- Я в ней буду спать, - ответила Катька, у которой нет чувства юмора.

Катька разделась, не обращая внимания на Доника. Ему не всегда было приятно, что она не обращает на него внимания, что она его совсем не стесняется - значит, он для нее дитя малое. В комнату заглянула мать, о чем-то стала шептаться с Катькой, но Доник, конечно, не прислушивался. Он достал из-под диванчика общую тетрадь, в которой вел дневник. Он старался не пропустить ни дня, потому что когда-нибудь потом это может представлять интерес для истории. Но ручка куда-то закатилась. Он спросил Катьку, может, она брала его ручку? Катька озлилась, сказала, что у нее своя, фирменная, она ее даст, но чтобы вернул, а то ему ничего доверить нельзя.

Ручка была хорошая. Катька пошла мыться, слышно было, как она собачится в коридоре с Салимой, которая не хочет уступать ванную, потом в спор включился низкий прерывистый астматический голос Абрамыча. Видно, его тоже тянуло в ванную.

Доник записывал события вечера, и ему хотелось спать.

До конца он записать не смог, его сморил сон. Пришла Катька, растолкала - велела идти в ванную, не спать же одетым. Ручку она отобрала.

Когда утром Доник проснулся, Катька уже умчалась в техникум. Время до школы еще было. Умывшись и одевшись, Доник пошел в другую комнату, там бабушка уже приготовила завтрак.

- У сестер Волковых собака нашлась, - сказала бабушка.

- Собаки находят свой дом за сотни километров, - сказал Доник. - Я читал. У Джека Лондона.

- Я тоже читала, - сказала бабушка. Она была самой начитанной в семье. - Только Волковы никогда ее со двора не отпускали.

До выхода оставалось время, Доник вспомнил, что не сделал геометрию.

Он достал тетрадь, бабушка сидела напротив и любовалась им. Любой бабушке приятно иметь умного внука.

- Тебе очки не надо менять? - спросила она у Доника. - Может, слабые?

- Не надо, - сказал Доник. Ручка была хорошая, фирменная. Доник сообразил, что ручка - Катькина. Неужели она расщедрилась и оставила ручку брату? Этого с ней еще не случалось.

Сделав геометрию, Доник пошел к себе в комнату, собираться. Любимые ненадеванные синие туфли стояли на стуле. Доник закрыл коробку и засунул туфли под Катькину кровать.

Коробке что-то мешало. Доник заглянул туда - оказалось, что под диваном стоит еще одна коробка. И с такими же туфлями. "Ну, Катька, не ожидал, что ты торговлей занялась", - подумал Доник.

В школе ничего особенного не случилось, если не считать того, что Севидов неожиданно отдал ему венгерский космос - четыре марки и блок за парагвайское искусство. И когда Доник поинтересовался, с чего он такой добрый, Севидов начал заикаться, тужиться - он всегда так делает, если хочет выиграть время, потом сказал, что отец привез вторую серию. Это было вранье, но какое дело Донику до севидовских проблем.

Марья Сергеевна сказала Донику, что его выдвинули на олимпиаду по физике, так что придется поработать. Донику было приятно, что его выдвинули на олимпиаду, но он делал вид, что ему все равно, а то еще подумают, что он рад.

- Откуда у тебя такая ручка? - спросил Севидов на большой перемене.

- Хочешь негашеного Циолковского?

- Не хочу, - сказал Доник. - Чужая ручка. Надо вернуть.

Когда Доник шел из школы домой, он проходил мимо дома сестер Волковых. В том месте между бараками остались по недосмотру несколько совсем старых одноэтажных домов, почти избушек. В одной из избушек и жили старые сестры Волковы. Из их двора доносился шум, женский крик, и Доник вспомнил, что к ним вернулась собака.

Калитка была приоткрыта, и Доник полюбопытствовал - сунул нос в щель. Сестры ругались, стоя посреди маленького, заросшего подорожником и крапивой двора. Между ними на траве сидела их собачка Нелли, не то болонка, не то солонка. Собака слушала крики сестер, чуть наклонив голову, как будто ее позвали быть судьей в споре.

- А я тебе говорю, - кричала старшая, Марксина Сергеевна, - что это не наша Неллечка! У нашей Неллечки вся мордочка белая, а у этой только сбоку.

- Ты что говоришь, что несешь! - возражала ее сестра, причем ни та ни другая на собаку не глядели. - Ты посмотри, как она на тебя смотрит!

Собака Нелли сказала: "Тяф!".

Это было смешно, потому что получилось по-человечески.

- А я фотографию принесу! - кричала младшая сестра. - Там морда видна.

Она побежала в дом, а вторая осталась с собакой и стала ее утешать.

- Это даже стыдно, какое недоверие, - говорила она. - Это даже мне стыдно.

Она стала гладить собаку, и собака прижалась к ее ноге.

Донику пора было уйти, но почему-то стало любопытно, чем кончится пустой спор.

У собаки и в самом деле лишь правая сторона морды была белой, а слева шерсть была рыжей, как на верху головы и на спине. Но какой она была первоначально, Доник, конечно, не помнил - еще не хватало присматриваться к собаке сестер Волковых.

Старшая сестра скатилась с крыльца, размахивая фотографией.

- Я же говорила! Я же говорила - вся морда белая!

Она стала совать фотографию сестре, та смотрела, а Доник поглядел на собаку - ему вдруг стало грустно - такая была радость, вернулась собака, а они собственными руками от этой радости отказываются.

Начинают сомневаться... а ведь пришла собака, и хорошо!

И тут Доник понял, что у собаки вся морда белая. Странно - сам же только что смотрел и показалось, что морда только наполовину белая.

- Ну теперь ты не сомневаешься, что она чужая?

- Сомневаюсь, сомневаюсь, - злилась вторая сестра, - мало ли что на фотографии нарисовано! Может, там вовсе не наша Неллечка.

- Нет, - радостно объявила ее сестра, увидев, наконец, собаку, - я же говорила, что у нее вся морда белая.

- Нет, - обиделась первая сестра, - это я говорила, что она белая, а ты говорила, что у нее морда уполовиненная.

Они уже обе смотрели на собаку, и спор сам по себе утихал, потому что у собаки вся морда была белой, что и требовалось доказать.

- И чего ты все споришь и споришь, - сказала наконец сестра с фотографией в руке. - Все тебе нехорошо.

Собака поднялась и побежала к дому, виляя пушистым хвостиком.