Дэн Уэллс - Партиалы

– Сенат хочет закрыть школу, – сообщил Хару. – Самым младшим на острове уже исполнилось четырнадцать, и учителей становится больше, чем учеников. Думаю, они решат завершить курс, чтобы подростки пораньше начали профессиональную подготовку, а учителям найдут более полезное занятие.

– Думаешь? – усомнилась Кира.

– Ну да, – пожал плечами Хару.

– Наверно, опять начнут распинаться про партиалов, – предположила Мэдисон. – Сенаторов хлебом не корми, дай об этом поговорить.

– А как ты хотела? – спросил Хару. – Партиалы уничтожили практически все человечество.

– Не считая присутствующих, – заметил Маркус.

– Я не говорю, что они не опасны, – пояснила Мэдисон, – но их уже одиннадцать лет не видно и не слышно. Жизнь продолжается. К тому же есть проблемы и поважнее. Мне вот кажется, что речь пойдет о Голосе.

– Скоро мы это узнаем, – Кира кивнула на стадион, маячивший за деревьями. Разумеется, у Сената была собственная резиденция в мэрии, но общегородские собрания с обязательным присутствием всех жители Ист-Мидоу обычно проводились на стадионе. Целиком трибуны никогда не заполнялись, хотя взрослые и рассказывали, что раньше, до эпидемии, во время спортивных матчей, на стадионе яблоку было негде упасть.

Когда началась эпидемия, Кире было всего пять. Она почти забыла прежний мир, а то, что осталось в памяти, едва ли было правдой. Кира помнила отца, его темную кожу, всклокоченные черные волосы, очки в толстой оправе, неловко сидевшие на переносице. Комнаты в их доме располагались на разных уровнях; сам дом был желтый – Кира знала это почти наверняка. Когда девочке исполнилось три года, папа устроил праздник. Друзей-ровесников у нее не было, поэтому детей на вечеринке не оказалось, зато пришли отцовские друзья. Кира помнила, что у нее была огромная коробка с мягкими игрушками, ей хотелось похвастаться гостям. Она, пыхтя, выволокла коробку в коридор и потащила в гостиную. Сейчас ей казалось, что ползла она с полчаса, но Кира понимала, что все происходило куда быстрее. Когда малышка, наконец, добралась до комнаты и крикнула взрослым, чтобы те посмотрели на игрушки, отец рассмеялся, пожурил ее и отнес коробку обратно в детскую. И все Кирины труды в считаные секунды пошли насмарку. Впрочем, это воспоминание не причиняло девушке боли; отец не был жесток или несправедлив. Это была лишь картинка из прошлого, одно из немногих оставшихся у Киры воспоминаний о прежней жизни.

Людей становилось все больше, они толкали друг друга, проходя между деревьями к стадиону. Одной рукой Кира вцепилась в Маркуса, другой – в Мэдисон, Хару шагал сзади, замыкая цепь. Друзья пробрались сквозь толпу и нашли свободные места у входа, как и хотел Маркус. Кира подумала, что он прав: если сенатор Кесслер разразится очередной тирадой или сенатор Лефу начнет разглагольствовать про график отгрузки либо на любую другую скучную тему, актуальную в этом месяце, лучше будет потихоньку улизнуть. Раз уж явка на такие собрания обязательна, они пришли, но никто не мешает уйти пораньше, как только с важными вопросами будет покончено.

Сенаторы выходили на помост в центре поля. Кира поерзала на сиденье. Что, если Хару прав? Всего сенаторов было двадцать, и Кира узнала почти всех, хотя не каждого помнила по имени. Правда, был среди них и неизвестный ей мужчина: высокий, темнокожий, крепко сложенный, выправкой похожий на офицера, но в простом гражданском костюме. Он прошептал что-то доктору Скоузену, представителю больницы, и скрылся в толпе.

– Доброе утро, – по стадиону из колонок разнесся голос, эхом отражаясь от купола. В центре поля появилась гигантская голограмма сенатора Хобба. Сенаторов было двадцать, но председательствовал на общегородских собраниях обычно Хобб, как самый обаятельный. Он произносил вступительную речь и делал объявления.

– Объявляю собрание открытым, – продолжал сенатор Хобб. – Мы рады видеть всех вас здесь. Нам очень важно, что жители города принимают участие в работе правительства, а общие собрания – лучший способ поддерживать связь с людьми. Отдельно хочу поблагодарить Сеть безопасности Лонг-Айленда, в особенности сержанта Стюарта и его команду, за то, что они всю ночь крутили ручки генераторов на стадионе. Как мы и обещали, на наши собрания не будет тратиться городское электричество, – в публике послышались хлопки, и Хобб улыбнулся, дожидаясь, пока все стихнет. – Переходим к первому пункту повестки дня. Мисс Римас, будьте добры, поднимитесь ко мне на сцену.

– Все-таки школы, – заметила Кира.

– А я что говорил? – подтвердил Хару.

Мисс Римас руководила системой школьного образования в Ист-Мидоу; со временем школа осталась всего одна, и мисс Римас стала ее директором. Кира, прикрыв рот рукой, слушала, как старушка с гордостью рассказывает о заслугах своих учителей, о великолепных результатах, которых системе удалось добиться за эти годы, об успехах учеников. Все выглядело как торжественные проводы, воспоминания о былых достижениях, о преданности своему делу, но Кире было больно это слушать. Как бы мисс Римас ни хвалила коллег и подопечных, как бы ни старалась сосредоточиться на хорошем, страшная правда была в том, что детей больше нет. Школу закрывали из-за того, что не стало учеников. Учителя выполнили свою работу, а вот доктора – нет.

Самому юному жителю планеты через месяц исполнится четырнадцать. Быть может, на других континентах тоже остались люди, но связь с ними отсутствовала, и со временем обитатели Лонг-Айленда привыкли считать, что одни на целом свете. А значит, самый младший из них – и самый молодой на планете. Звали его Саладин. Когда его пригласили на сцену, Кира не сдержала слез.

Маркус обнял ее, и вместе они прослушали череду прочувствованных речей и поздравлений. Младших учеников перевели на программы профессионального обучения, как и предсказывал Хару. Десять человек поступили на курсы подготовки медицинских работников, которые окончила Кира; через год-другой эти ребята, как и она, придут на стажировку в больницу. Интересно, изменится ли что-то за это время? Неужели новорожденные по-прежнему будут гибнуть, а медсестры наблюдать за тем, как они умирают, собирать статистику и заворачивать маленькие тела для похорон? Когда же все закончится?

Учителя по очереди вставали, прощались с учениками, желали им успехов. На стадионе воцарилась благоговейная тишина. Кира понимала, что все думают о том же, о чем и она. Вместе со школами, казалось, закрывали прошлое, окончательно признавая, что мир катится к закату. На целом свете осталось всего сорок тысяч человек – но ни одного малыша. И, скорее всего, ни одного уже не будет.