Дин Кунц - Затаив дыхание

Это невероятное зрелище заставило Камми встать столбом у самой двери. Когда же она двинулась дальше, к ней поспешил Бен Эйкинс.

Бен, двадцатисемилетний парень, по натуре оптимист, сейчас сиял, как медный таз.

— Это просто фантастика! Ты видела что-то подобное, Камми? Видела?

— Нет. Никогда. Что здесь произошло?

— Мы не знаем. Собаки оставались такими же, как и при поступлении, озабоченными, тревожными, жалкими. А потом они… они… Они вдруг затихли, все до единой. Навострили уши, слушали… и что-то слышали.

— Слышали что?

— Не знаю. Мы ничего не смогли услышать. Они подняли головы. Встали. Стояли, замерев, не шевелясь, и что-то слушали.

— Куда они смотрели?

— Никуда. Кто куда. Не знаю. Но взгляни на них теперь.

Камми прошла в центр зала. Спасенные животные разбрелись по помещению и вели себя как самые обычные собаки.

Когда она присела, к ней подошли два ретривера, виляя хвостами в ожидании проявлений любви. Потом третий, четвертый, пятый. Язвы, шрамы, гематомы на ушах, дерматит от укусов блох никуда не делись, но больше не беспокоили животных. Один ретривер наполовину ослеп, потому что глаза никто не лечил. Другой прихрамывал из-за коленного вывиха, но все были счастливы и ни на что не жаловались. Исхудавшие и избитые, проведшие на свободе менее двадцати четырех часов, они внезапно полностью освоились в новой жизни, не испытывали страха, не шарахались от людей.

Ребекка Клири, возглавлявшая группу спасения, опустилась на колени рядом с Камми.

— Ущипните меня. Такое может быть только во сне.

— Бен говорит, что они разом поднялись, к чему-то прислушиваясь.

— И стояли с минуту. Слушали, напряженные. Нас словно здесь и не было.

— В каком смысле?

— Они нас не замечали. Можно сказать… впали в транс.

Камми, держа морду ретривера обеими руками, большими пальцами потерла брылы. Собака, ранее испуганная и застенчивая, воспринимала массаж с удовольствием, встретилась с ней взглядом и не отводила глаз.

— Поначалу это даже пугало… — продолжила Ребекка.

Глаза у собаки были такими же золотистыми, как шерсть.

— …но потом они снова нас заметили и перестали шарахаться.

Глаза собаки блестели, как драгоценные камни. Топазы. Свет, казалось, шел изнутри. Красивые глаза — ясные, искренние, серьезные.

Съезд на проселок оказался там, где он и ожидал его найти, в двух сотнях ярдов от мильного столба с цифрой «76» на находящемся в ведении штата шоссе. Он сбросил скорость почти до нулевой, боясь, что его надежды не осуществятся, а теперь повернул руль «Лендровера» направо, сворачивая на одноколейный проселок.

Генри Роврой не видел своего брата-близнеца Джеймса пятнадцать лет. С тревогой, но при этом и с радостью ожидал встречи.

Их пути уже давно разошлись. И так быстро пролетели все эти годы.

Поначалу, когда идея найти Джима пришла в голову Генри, он ее отмел. Тревожился из-за того, что его, возможно, не встретят с распростертыми объятиями.

Они никогда не испытывали пресловутой духовной связи, свойственной близнецам. Но, с другой стороны, они никогда и не цапались. Так что повода затаить злобу ни у одного из них не было.

Просто чуть ли не с рождения они разительно отличались друг от друга, их интересы не совпадали и не пересекались. Даже в детстве Генри любил общение, его всегда окружали друзья. Джимми предпочитал одиночество. Генри не мыслил себя без спортивных игр, активной жизни, покорения новых высот. Джимми вполне устраивала компания книг.

Когда родители развелись, им было по двенадцать. Вместо того чтобы делить опеку над обеими детьми, отец увез Генри в Нью-Йорк, а мать с Джимми уехала в маленький городок в штате Колорадо. Многим это решение показалось естественным.

С тех пор они виделись только однажды. В двадцать два года, на оглашении завещания их отца. Мать умерла от рака годом раньше.

Они решили не терять связи. В последующий год Генри написал брату пять писем, и Джим ответил на два. Потом Генри писал реже и ни разу не получал ответ.

Генри смирился с тем, что, с одной стороны, они — братья, а с другой — полнейшие незнакомцы. И как ему ни хотелось ощущать себя частичкой дружной семьи, ничего такого не было и в помине.

Человеческое сердце частенько жаждет недостижимого. Время и обстоятельства привели Генри в сельскую часть Колорадо, с надеждой, что их отношения переменятся.

Сосны подступали к дороге, нижние ветви покачивались в считанных дюймах от крыши «Лендровера». Даже днем пришлось включить фары.

Ранее эта земля принадлежала Университету Колорадо. В уединенном доме Джима жили ученые, которые исследовали экологию хвойных лесов и проверяли теории лесопользования.

Плотно укатанная земля кое-где сменялась сланцем, и, отъехав от шоссе на девять десятых мили, Генри прибыл к жилищу брата. Увидел обшитый досками одноэтажный дом с большим крыльцом, на котором находились кресла-качалки и качающийся диван. Скромный, но уютный и ухоженный, дом стоял в тени ив и осин.

Генри знал, что площадь расчищенного участка — шесть акров, потому что именно так — «Шесть акров» — называлось одно из стихотворений брата. Стихи Джимми появлялись во многих престижных журналах. Вышли и две тоненькие книжечки его поэзии.

Но поэзия денег не приносила. Джим и его жена Нора выращивали на этих шести акрах овощи, которые потом продавали в лотке на местном фермерском рынке.

К амбару примыкал большой крытый и огороженный птичник. В теплое время года поголовье кур резко возрастало. На зиму оставлялись лишь немногие. Яйца Джим и Нора тоже продавали.

Нора шила стеганые одеяла такой красоты, что они по праву считались произведениями искусства. Продавались эти творения в галереях, и Генри полагал, что основной доход в семью приносила Нора, хотя богатыми они не были.

Генри узнал все это из стихотворений брата. Тяжелая работа и фермерская жизнь — вот о чем он, по большей части, писал. Джим продолжал давнюю традицию американских сельских поэтов.

Следуя колее между домом и амбаром, Генри увидел брата, который колол дрова большим топором. Рядом стояла тачка, заполненная наколотыми поленьями. Генри остановил «Лендровер», вышел из кабины.

Джим вонзил топор в пень, который использовал как колоду для колки дров, и оставил там. Снимая истертые кожаные перчатки, воскликнул:

— Господи!… Генри?

Выражение лица Джима говорило о том, что он просто не верит своим глазам. Генри предпочел бы увидеть радость. Но, направившись к брату, Джим заулыбался.

Протянув руку для рукопожатия, Генри удивился и обрадовался тому, что Джимми обнял его.