Клиффорд Саймак - Поколение, достигшее цели

Назначение… Что это такое? Книга, вспомнил он. Книга скажет, что такое назначение.

Дрожащими руками он вытащил книгу из ящика, открыл её на букве «н» и неверным пальцем провёл по столбцам: «Наземный… назидание… назначить… назначение…»

«Назначение (сущ.) – место, куда что-л. посылается, направляется; предполагаемая цель путешествия».

Значит, Корабль имеет назначение. Корабль куда-то направляется. Придёт день, когда он достигнет цели. И конечно, это и будет Конец.

Корабль куда-то направляется. Но как? Неужели он движется?

Джон недоверчиво покачал головой. Этому невозможно поверить. Ведь движется не Корабль, а звёзды. Должно быть какое-то другое объяснение, подумал он.

Он поднял второй листок Письма и прочёл его, но понял плохо: он устал и в голове у него всё путалось. Он положил Письмо, Книгу и лампочку обратно в ящик.

Потом закрыл ящик и выбежал из комнаты.

На нижнем этаже не заметили его отсутствия, и он ходил среди людей, стараясь снова стать одним из них, спрятать свою неожиданную наготу под личиной доброго товарищества, но таким, как они, он уже не был.

И всё это было результатом знания – ужасного знания того, что Корабль имеет цель и назначение, что он откуда-то вылетел и куда-то направляется, и когда он туда прибудет, это будет Конец, но не людей, не Корабля, а просто путешествия.

Он вышел в зал и остановился в дверях. Джо играл в шахматы с Питом, и Джон внезапно загорелся гневом при мысли, что Джо играет с кем-то ещё, потому что Джо уже много-много лет играл только с ним. Но гнев быстро остыл, Джон посмотрел на фигурки и в первый раз увидел их по-настоящему – увидел, что это просто резные кусочки дерева и что им нет места в его новом мире Письма и цели.

Джордж сидел один и играл в солитёр. Кое-кто играл в покер на металлические кружочки, которые все звали деньгами, хотя почему именно деньгами – никто сказать не мог. Говорили, что это просто их название, как Корабль было название Корабля, а звёзды назывались звёздами. Луиза и Ирма сидели в углу и слушали старую, почти совсем заигранную пластинку. Резкий, сдавленный женский голос пел на весь зал:

Мой любимый к звёздам уплыл,Он не скоро вернётся назад…

Джон вошёл, и Джордж поднял глаза от доски. – Мы тебя искали. – Я ходил гулять, – ответил Джон. – Далеко – на центральные этажи. Там всё наоборот. Теперь они наверху, а не внутри. Всю дорогу приходится подниматься.

– Звёзды весь день не двигались, – заметил Джордж.

Джо повернулся к нему и сказал:

– Они больше не будут двигаться. Так сказано. Это – начало Конца.

– А что такое Конец? – спросил Джон.

– Не знаю, – ответил Джо и вернулся к игре.

Конец, подумал Джон. И никто из них не знает, что такое Конец, так же как они не знают, что такое Корабль, или деньги, или звёзды.

– Сегодня мы собираемся, – сказал Джордж.

Джон кивнул. Он так и думал, что все соберутся. Соберутся, чтобы почувствовать облегчение, уют и безопасность. Будут снова рассказывать Миф и молиться перед Картиной. «А я? – спросил он себя. – А я?»

Он резко повернулся и вышел в коридор. Лучше бы не было никакого Письма и никакой Книги, потому что тогда он был бы одним из них, а не одиночкой, мучительно думающим, где же правда – в Мифе или в Письме?

Он отыскал свою каюту и вошёл. Мэри лежала на кровати, подложив под голову подушки; тускло светила лампа.

– Наконец-то, – произнесла она.

– Я прогуливался, – сказал Джон.

– Ты прогулял обед, – заметила Мэри. – Вот он.

Он увидел обед на столе, придвинул стул и сел.

– Спасибо.

Мэри зевнула.

– День был утомительный, – сказала она. – Все так возбуждены. Сегодня собираемся.

На обед были протеиновые дрожжи, шпинат с горохом, толстый кусок хлеба и миска супа с грибами и травами. И бутылочка воды, строго отмеренной. Наклонившись над миской, он хлебал суп.

– Ты совсем не волнуешься, дорогой. Не так, как все.

Он поднял голову и посмотрел на неё. Вдруг он подумал: а что, если сказать ей? Но тут же отогнал эту мысль, боясь, что в своём стремлении поделиться с кем-нибудь он в конце концов расскажет ей всё. Нужно следить за собой, подумал он. Если он расскажет, то это будет объявлено ересью, отрицанием Мифа и Легенды. И тогда она, как и другие, отшатнётся от него и он увидит в её глазах отвращение.

Сам он – дело другое: почти всю жизнь он прожил на грани ереси, с того самого дня, как отец сказал ему про Книгу. Потому что сама Книга уже была ересью.

– Я думаю, – сказал он, и она спросила:

– О чём тут думать?

И конечно, это была правда. Думать было не о чём. Всё объяснено, всё в порядке. Миф говорил о Начале Начал и о Начале Конца. И думать не о чём, абсолютно не о чём.

Когда-то был хаос, и вот из него родился порядок в образе Корабля, а снаружи остался хаос. Только внутри Корабля был и порядок, и закон, вернее, много законов: не расточай, не возжелай и все остальные. Когда-нибудь настанет Конец, но каков будет этот Конец, остаётся тайной, хотя ещё есть надежда, потому что на Корабле есть Священные Картины и они – символ этой надежды. Ведь на картинах запечатлены символические образы иных мест, где царит порядок (наверное, ещё больших кораблей), и все эти символические образы снабжены названиями: Дерево, Ручей, Небо, Облака и всё остальное, чего никогда не видишь, но чувствуешь, например Ветер и Солнечный Свет.

Начало Начал было давным-давно, так много поколений назад, что рассказы и легенды о могущественных людях тех далёких эпох были вытеснены из памяти другими людьми, тени которых всё ещё смутно рисовались где-то позади.

– Я сначала испугалась, – сказала Мэри, – но теперь я больше не боюсь. Всё происходит так, как было сказано, и мы ничего не можем сделать. Мы только знаем, что это всё – к лучшему.

Джон продолжал есть, прислушиваясь к шагам и голосам в коридоре. Теперь эти шаги уже не были такими поспешными, а в голосах не звучал ужас. «Немного же им понадобилось, – думал он, – чтобы привыкнуть. Их Корабль перевернулся вверх дном – и всё же это к лучшему».

А вдруг в конце концов правы они, а Письмо лжёт?

С какой радостью он подошёл бы к двери, окликнул кого-нибудь из проходивших мимо и поговорил бы об этом! Но на всём Корабле не было никого, с кем он мог бы поговорить. Даже с Мэри не мог. Разве что с Джошуа.

Он продолжал есть, думая о том, как Джошуа возится со своими растениями в гидропонных оранжереях.

Ещё мальчишкой он ходил туда вместе с другими ребятами: Джо, и Джордж, и Херб, и все остальные. Джошуа был тогда человеком средних лет, у него всегда была в запасе интересная история или умный совет, а то и тайно сорванный помидор или редиска для голодного мальчишки. Джон помнил, что Джошуа всегда говорил мягким, добрым голосом и глаза у него были честные, а его чуточку грубоватое дружелюбие внушало симпатию.