Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
Лин Джун руководил ВОЗ несколько лет, был одним из «наших», из гинекологов. Прошагав по карьерной лестнице Южной Кореи, он быстро прыгнул выше своих ушей (как шептались в кулуарах ВОЗ) и занял место руководителя этой организации. По факту, никто просто не знал, что делать с ВОЗ. Все летело в тартарары давным-давно. Все понимали, что скоро придется признать, что человечество подошло к последней черте, и никто не хотел быть тем самым, кто это сообщит. Лин занял пост, руководил и всеми возможностями откладывал работу Комитета репродуктивного потенциала.
Она знала Джуна. Хорошо знала. И если он решился на такой отчаянный шаг, дело было дрянь еще больше, чем говорилось в докладе.
– Набери его.
– Ань, ты чего? – Машка выпучила свои миндалевидные глаза уж очень сильно. – Ты же не станешь ему звонить?
– Набери.
Маша быстро вышла из кабинета, окинув ее неодобрительным взглядом и поджав губы. Через пару минут она протиснулась в приоткрытую дверь:
– Третья линия. Аня…
– Спасибо.
Дверь немедленно закрылась.
– Аньйоансейо.
– Ты все еще помнишь? – в трубке засмеялись. – Я знал, что ты позвонишь.
Слышать корейскую речь было непривычно, говорить – еще непривычней, под ложечкой неприятно засосало от этого голоса.
– Насколько все плохо?
– Хуже, чем мы сказали. Но это ты и сама понимаешь.
– У меня прием теперь до десяти вечера, – она не знала, что еще сказать, а молчать было категорически нельзя. – Джун, что теперь?
– Надо привыкать к действительности: тебе – к своей, мне – к своей.
– Но дальше… Что делать дальше, когда…
– Когда у тебя перестанет получаться? – она слышала, как клацнула крышка зажигалки на том конце. Он все еще курил.
– Да, я про это.
– Не знаю. Умирать будем, похоже. Мы с тобой не в полном одиночестве, твои дочери тоже, а дальше… Как девочки?
– Я недавно взяла антимюллеров гормон у старшей, он по нулям, в яичниках ни одного фолликула.
– Сочувствую, но это нормально на данном этапе эволюции. Ты думала, это обойдет стороной только твоих девочек?
– Нет, не думала, но хотелось бы.
– Да, мне тоже. – в трубку протяжно выпустили струю воздуха. – Какая она, твоя старшая?
– Веселая. Красивая, высокая девочка.
– Похожа на тебя?
– Да, пожалуй.
– Я думаю, твои дети обязаны быть на тебя похожи.
Разговор переставал ей нравиться и пошел совсем не о том, для чего она звонила. А для чего она, собственно говоря, звонила? Узнать «из первых уст», что и так знала? За словами ободрения? За советом? Нет, она звонила поздороваться на корейском, черт бы его побрал!
– Ты будешь мне нужна. Не сейчас, позже. Когда все успокоятся и поймут свои перспективы. Ты приедешь?
– У меня есть шанс отказать главе ВОЗ?
– Главе ВОЗ – нет, мне – очень даже.
Она резко положила трубку. Эта воронка опять закручивала, уносила от реальности. Чтобы остановить движение потолка, она обхватила голову руками.
Маша бесшумно подошла к столу:
– Я говорила.
– Я знаю. Просто я должна была узнать…
– Да-да, понимаю.
В тот день люди по всему миру метнулись в клиники вспомогательных репродуктивных технологий, чтобы встать на очередь. За один день был заполнен прием на девять месяцев вперед у всех врачей.
Когда первая волна хаоса улеглась, ей позвонили из Министерства и настойчиво предложили участвовать в международной конференции, чтобы высказать мнение своей страны, которое она любезно предоставит ей по ходу конференции.
В день приглашения ей прислали букет цветов гибискуса – национального символа Кореи – без сопроводительной записки. Маша только поджала губы.
– У вас с ним свой какой-то мир, отличный от всех остальных. Своя атмосфера. В этом мире нет ничего, кроме ваших возвышенных разговоров, звонков раз в двенадцать лет и цветов без записок.
Своя атмосфера – как в точку, подумалось ей. Находясь рядом с Джуном, она действительно словно дышала другим воздухом, словно находилась высоко над землей, чувствуя избранность такой атмосферы. Там не было ничего обычного, земного, там было даже другое притяжение.
Центром всегда был он. Он допускал в этот мир, он изгонял. От этой железной воли правителя даже воздуха она и скрылась в свое время.
– Отправь ему открытку.
– Какую? – Маша закатила глаза с таким вздохом, что могло снести со стула.
– Любую, – она пожала плечами.
– Кремль подойдет?
– Найди с цветками сакуры.
– Ты же говорила, он ненавидит Японию.
– Так и есть. А я ненавижу гибискусы. Все совпадет.
– Ты доиграешься, – в тоне Машки звучала четкая уверенность, что это уже произошло.
– Знаю. Отправь.
Пока решался вопрос с согласованием конференции, утверждались делегаты и выбирался день, стало совсем невыносимо. СМИ только и делали, что писали о вымирании человечества. Вот это новость, конечно! Последние десять лет скорость сокращения населения земли была ужасающей. За эти годы закрылось 80 % родильных домов и консультаций, потому что рожать было некому. Все, кто умудрялся сделать ЭКО, прекрасно понимали, что вероятность забеременеть с первой попытки была ничтожно мала. Со временем, даже четвертая удачная попытка ЭКО была гордостью клиник, обычно не удавалась и девятая.
Беременность стала привилегией. Как навороченные телефоны или телевизоры на полстены. Животы активно демонстрировали всем знакомым без исключения, не позволяя прикасаться. Это доступно только для самых приближенных. Теперь в школы приводили не родителей-пожарных, а беременных сестер и теток, чтобы показать на уроке биологии. Дети замолкали и протяжно охали с каждым шевелением кожи на животе.
Государства по всему миру выделяли огромные деньги на вспомогательные репродуктивные технологии, опасаясь бунта граждан. В какой-то день приняли закон о невозможности отказаться от прививок. Перед этим приняли закон о том, что все дети теперь собственность государства. Как лечить, где учить, чем кормить – на все теперь требовалось разрешение правительственных структур. Школы стали охранять национальные гвардии. За убийство ребенка полагалась смертная казнь. За избиение или причинение тяжкого вреда здоровью тоже. Государственная собственность теперь была неприкосновенна официально. И начиналось это еще с беременности. Все данные об успешно выполненных протоколах ЭКО передавались в специальную комиссию. Она и контролировала, как женщина кушает, пьет, как вовремя посещает врача. При отклонении от правил можно было легко получить штраф с госпитализацией в особое наблюдение контроля.
Редкие случаи самопроизвольного зачатия еще наблюдались в Африке. Неизвестно, почему там, но ученые пытались собрать хоть какую-то информацию. За последний год было зарегистрировано три таких случая. Женщин из далеких и очень обособленных племен забирали силами нацгвардии, помещали в специальные госпитали, и десятки ученых со всего мира съезжались посмотреть на это чудо. По негласной договоренности запрещено
