Корпускулярная теория [Теория частиц] - Эдвард Брайант
Уролог оказался суровым человеком по имени Шарп, встретившим меня, как встречал, я подозреваю, всякий научный образчик, появляющийся в его лаборатории. Он читал некоторые мои книги, и я по достоинству оценил его полное отсутствие уважения к старшим или знаменитостям.
— Вы не будете темнить? — спросил я.
— Можете на это рассчитывать.
И тут не обошлось без проклятой урологической процедуры с пальцем. Когда я наконец оказался в состоянии взглянуть на врача вопросительно, он медленно кивнул и произнес:
— Есть узелок.
Затем последовала серия анализов крови на содержание какого-то энзима под названием «фосфотаза».
— Повышенное, — сказал Шарп.
В заключение мне предстояло принять цитоскоп; сияющую металлическую трубку введут в мочеиспускательный канал и возьмут пробу хирургическими щипцами.
— Если биопсия покажет злокачественную опухоль…
— Я не могу отвечать на молчание.
— Перестаньте, — сказал я. — До сих пор вы говорили прямо. Какова вероятность излечения злокачественной опухоли?
Вид у Шарпа был несчастный с момента моего прихода. Сейчас он выглядел еще более несчастным.
— Не моя специальность, — отрезал он. — Зависит от многих факторов.
— И все-таки?
— Тридцать процентов. И вовсе никаких шансов, если есть метастазы.
При этих словах его глаза встретились с моими; потом он занялся микроскопом. Несмотря на анестезию, мой член горел словно в адском огне.
Наконец, в ночь второй сверхновой, я дозвонился Джеки Дентон.
— Я думала, что вчера у нас был сумасшедший дом… Посмотрел бы ты сейчас. У меня одна минута.
— Я лишь хотел удостоверить. Я видел, как она взорвалась.
— Тебе повезло. Все в обсерватории наблюдали за Ригелем… — В наш разговор ворвались гудки. — Ник, ты слушаешь?
— Кому-то нужна линия. Скажи мне только: это самая настоящая сверхновая?
— Самая настоящая. И всего в девяти световых годах. Сириус А.
— Восемь и семь десятых, — машинально поправил я. — И что это повлечет?
— Каковы следствия? Не знаю. Пока думаем. — У меня сложилось впечатление, что она прикрыла трубку рукой; потом снова раздался ее голос: — Послушай, мне надо идти. Крис рвет и мечет. Позже поговорим.
— Ладно. — Мертвая линия донесла до меня шипение всего водорода вселенной на волне 21 сантиметр. Затем раздались гудки, и я положил трубку.
Аманда казалась расстроенной. Она дважды пролистала какие-то бумажки — очевидно, результаты моих анализов.
— Ну, — сказал я с противоположной стороны стола, с места пациента. — Выкладывай.
— Мистер Ричмонд? Николас Ричмонд?
— Слушаю.
— Говорит миссис Кюрник, авиакомпания «Транс-запад». Я звоню из Денвера.
— Да?
— Ваш номер мы узнали из квитанции за телефонный разговор, оплаченный Лизой Ричмонд…
— Это моя жена. Я ожидаю на днях ее приезда. Она попросила вас известить меня?
— Мистер Ричмонд, ваша жена находилась на борту рейса № 903, Денвер — Портленд.
— Ну? Что случилось? Она больна?
— Произошел несчастный случай.
Наступившее молчание сдавило мое горло.
— Тяжелый?
— Самолет разбился в десяти милях от Гленвуд-Спрингс, штат Колорадо. Прибывшие спасательные партии сообщили, что живых нет. Примите наши соболезнования, мистер Ричмонд.
— Живых нет? — пробормотал я. — То есть…
— Поверьте, мы сделали все, что могли. Если ситуация как-то изменится, мы немедленно сообщим.
— Благодарю, — машинально выдавил я.
Мне показалось, что миссис Кюрник хотела что-то добавить, но после короткой паузы она сказала лишь:
— Спокойной ночи.
Смерть моя наступила в снежных горах Колорадо.
— Биопсия показала злокачественную опухоль, — произнесла Аманда.
— Что ж, — промолвил я. — Плохо. — Она кивнула. — Каковы мои перспективы?
Искореженные куски металла словно клыки вонзились в заснеженный склон горы.
Мой случай необычен лишь относительно. По словам Аманды, рак простаты — наказание мужчинам за хорошее во всех прочих отношениях здоровье. Избегнув других опасностей, мужчина двадцатого века расплачивается простатой. В моем случае расплата наступила на двадцать лет раньше срока; просто не повезло.
При условии, что рак еще не дал метастазы, существовало несколько возможностей. Но Аманда не надеялась на химиотерапию или радиологию. Она предложила радикальную простатоктомию.
Остывающий металл трещал и шипел в снегу; потом все стихло.
— Я бы не предлагала, если бы у тебя не было впереди много ценных лет. Пациентам пожилого возраста это обычно не рекомендуется. Но общее состояние у тебя хорошее; ты выдержишь.
— И? — подсказал я.
— Ты отлично понимаешь.
Я не возражал против отключения семенных канатиков — мне давно следовало это сделать. В пятьдесят один можно хладнокровно принять стерильность. Но…
— Половые дисфункции? Импотенция? — вымолвил я, и мой голос задрожал. — Я не могу пойти на это.
— Уж будь уверен, сможешь, — твердо заявила Аманда. — Сколько я тебя знаю? — И сама ответила на свой вопрос: — Долго. Достаточно, чтобы понять, что для тебя главное.
Я молча покачал головой.
— Послушай, черт побери, смерть от рака хуже!
— Нет, — упрямо произнес я. — Может быть. Это все?
Это было не все. Я должен был лишиться мочевого пузыря.
— Из меня будут торчать трубки? Если я выживу, то остаток жизни мне предстоит таскать пластиковый мешок для стока мочи?
— Ты представляешь все чересчур мелодраматично, — тихо сказала Аманда.
— Но я прав?
После паузы:
— По существу, да.
На меня обрушилась вся эта ужасная отвратительная несправедливость.
— Нет. Нет, черт побери. Выбор принадлежит мне. Так я жить не стану. Когда я умру, мои страдания кончатся.
— Николас! Перестань себя жалеть.
— Думаешь, у меня нет на это права?
— Будь же благоразумен.
— Ты должна утешать меня, — заметил я. — А не спорить. Тебя учили, как успокаивать обреченных. Ты будь благоразумна.
Мышцы вокруг ее рта напряглись.
— Я предлагаю тебе выбор, — процедила Аманда. — А ты можешь поступать как хочешь.
Много лет я не видел ее такой сердитой. Мы свирепо смотрели друг на друга, наверное, не меньше минуты.
— Ладно, — произнес я. — Прости.
Она не смягчилась.
— Уж лучше бесись, ной, рви и мечи. Последние одиннадцать лет ты жил словно в спячке.
Я внутренне отшатнулся.
— Я выжил. Этого довольно.
— Ты очнулся — и уже готов поднять лапки? Лиза была бы разочарована.
— Оставь ее в покое, — раздраженно попросил я.
— Не могу. Именно благодаря ей ты мне еще ближе. Не забывай, она была моей лучшей подругой.
«Ты ее слушай, — однажды сказала мне Лиза. — Она гораздо умнее всех нас». Лиза знала о наших отношениях; в конце концов, именно Аманда нас и познакомила.
— Помню. — Я почувствовал растерянность, отрешенность, обиду, оцепенение — все череду эмоций, ведущую к последнему шагу.
— Ник, у тебя впереди еще не один год жизни. Я хочу, чтобы ты ими воспользовался. И если для этого понадобится
