Орденоносец - Борис Геннадьевич Богданов
— На, дед, — он сунул старику снаряженную гранату. — РГЗУ, ручная граната зажигательная, усиленная. Спецом против этих гадов. Вот чека, на все — четыре секунды. При контакте с преградой взрывается мгновенно. Ты, главное, попади, дядя Гера!
Дядя Гера покачал гранату в руке, зажмурился и снова покачал.
— Хорошо, — сказал он, — пошли назад.
Отлично, он передумал, решил Иван, но ошибся. Старик приник к одному из окон и долго смотрел наружу.
— Жди здесь, — сказал он Ивану.
И вдруг залихватски подмигнул!
Когда прилетела граната и куда она попала, Иван не заметил. Катер двуносых висел, где и раньше, равнодушный и смертоносный, только внезапно над ним вырос дымный султанчик, бородавки разом вспухли и плеснули наружу огнем. Боевая машина зеленокожих превратилась в мертвый металл и рухнула в развалины.
— Вот так новости! — развеселился Костя. — Слушай, Иван Сергеич… Так это он вместо тебя гранаты кидал? Ему твой орден дать нужно?
— Болтаешь, — не поддержал тона Иван. — Золотой дед оказался. Я только благодаря ему и вышел. Тоннели, опять же… В голову почему-то не приходило!
— А знаешь, — сказал Костик, — познакомь меня с этим дедом? Я и про него напишу. Люди, — он запихал в рот еще один блин и стал сосредоточенно жевать, — э… д… жны… знать своих … ероев.
— Не познакомлю, — мрачно ответил Иван.
— Почему? Славы жалко?
— Хороший ты парень, Костя, — Иван встал и разлил остатки водки, — а все журналюга! Всюду грязь ищешь… Не познакомлю и все!
К нужному месту добрались быстро, Иван даже не понял, как он мог тут плутать столько времени? Свернули раз, другой, спустились коротким лестничным маршем, задержались немного — пришлось вскрывать замок — протопали под уклон длинным коридором, потом повернули еще раз, и дядя Гера выключил и вернул Ивану фонарик.
Вокруг была серость очень раннего утра, когда еще не свет, но уже совсем не тьма. Ранние предрассветные сумерки, как вода сквозь песок, сочащиеся сквозь решетчатую заслонку в изгибе стены.
— Вот она, шахта, — прошептал дядя Гера, — помоги-ка!
Из открытой дыры дышало прохладой. Иван просунул голову: свет проникал сверху, с поверхности, с другой стороны шевелилась чернота. Рука нащупала влажные шершавые скобы лестницы. Снизу шел ток воздуха.
Иван настоял, что пойдет первым.
Было, наверное, не очень глубоко, но от напряжения и темноты под ногами Иван сильно устал, а дед вообще измучился. Они долго сидели в устье шахты, дядя Гера перхал и кашлял, повторяя:
— Ты погоди, Ваня, погоди, немножко еще…
— Конечно, — Иван никуда не торопился.
В луче фонаря влево и вправо уходили и терялись в черноте рельсы. Пахло пылью, ржавчиной и машинным маслом.
Шли на ощупь, фонарь Громов выключил. Сознание, не привыкшее к такой темноте, шутило и выкидывало фортели: впереди ворочались тени, крутилась жабья поганка, прыгала и сгорала черная кошка с белым пятном на кончике хвоста. Иван закрыл глаза, но картины не исчезли, а стали ярче и будто бы даже выпуклее. Горел черным пламенем вертолет, черный дым поднимался в черное небо, метались в дыму черные силуэты и падали на землю, замирали. Реальность плавилась и текла, вокруг вихрились галактики, возникали из ниоткуда и пропадали в никуда звезды — родина двуносых, и только горячая ладонь на плече напоминала, что он не один и что есть мир, в который нужно обязательно вернуться.
Под ногами захлюпало. Вода, откуда она может здесь быть?
— Дядя Гера, — Иван подхватил спутника на плечо, — отдохни маленько!
Дед ничего не говорил. Он горел, Иван чувствовал жар, исходящий от легкого стариковского тела. Дядя Гера тяжело, со свистом дышал, иногда коротко кашлял. Кашель подхватывало эхо, бросало от стены к стене, дробило в шпалах, уносило в глубину тоннеля.
Тапочки, вспомнил Иван.
— Сейчас, дед, держись, — сказал Громов, ускоряя шаг, — на сухое выйдем…
Платформа встретилась километра через полтора. Изменилось эхо шагов, и Громов понял, что вышел в большой зал. Луч фонаря выхватил недлинный перрон с выжженными на полу пятнами, разбросанными бумагами, мусором и тряпьем. Возле одного из кострищ, в котором осталось несколько недогоревших досок, Иван остановился. Осторожно сгрузил старика к стене — дядя Гера был без сознания, голова его безвольно моталась из стороны в сторону — натаскал тряпок помягче, а сверху постелил свой китель. Устроив дядю Геру на этом самодельном ложе, Иван разжег огонь.
Совсем недавно тут были люди, но ушли. Куда? На одну из соседних станций, больше некуда. Причем собирались без спешки, уходили организованно. Значит, где-то неподалеку есть власть, есть ответственные. Значит, им туда. Немного отдохнут, дядя Гера придет в себя, и в путь.
Дед застонал, со всхлипом втянул воздух, и снова закашлял, плохо закашлял, сухо и трескуче. Лицо посерело, щеки ввалились. Старика начала бить дрожь.
Черт! И ничего с собой! В аптечке только бинт и жгут, и обеззараживающие таблетки для воды, и шприц-тюбик. Противошоковое!
После укола дяде Гере стало чуть лучше, он задышал медленнее и открыл глаза.
— Попей, дядя Гера, — Иван поднес к его губам открытую флягу.
— Плохо мне, Ваня, — прошептал старик, сделав пару глотков. — Себя не вини только, идти надо было.
— Здесь должны быть люди, — сказал Иван, — я найду врача, все будет хорошо!
— Да, конечно… После сходишь. Я должен…
Старик замолчал, собираясь с силами, потом заговорил, медленно, с трудом выталкивая слова:
— Зря я согласился… Не вышло… ничего хорошего… Даже на бильярде играл… пенсия маленькая… а ведь обещал… глупости какие… не время! А сейчас… пригодилось… Поздно. Тебе надо…
— Что надо, дядя Гера? — не понял Громов, наклоняясь ближе.
— Там… — дядя Гера шевельнул рукой, — в кармане.
— Что это? — спросил Громов, открывая небольшую плоскую коробку. В ней обнаружился шприц и две ампулы.
— Курлов… — прошептал старик. — Он был великим ученым. Ушел… давно уже.
— Не понимаю, дядя Гера.
— Укол… — отчетливо сказал дядя Гера. — Сделай себе укол. Будешь бросать гранату, как я.
— Почему?
— Бей… зеленых… Дай руку, Ваня! — старик всхлипнул. — Держи меня…
Иван взял дядю Геру за руку, и горячие старческие пальцы с неожиданной силой вцепились в его ладонь.
— Держи, не отпускай меня, Ваня, — шептал дед, — только не отпускай… Отпусти меня, Ваня.
Пальцы разжались. Дядя Гера вздохнул и умер.
Выпили стоя, не чокаясь. Закусили молча.
— Мог бы и сразу, — сказал Костя. — А то заладил: не познакомлю, и все тут! Что я, не понимаю?
— Ладно, извини, брат. Жалко старика. Как вспомню его «Бей зеленых», не могу, слезы
