Милое топливо - Павел Вербицкий
Преступников проводили до самой двери, после чего люди в зале сразу успокоились и, как ни в чем не бывало, разошлись по своим местам. Я смотрел на них с радостью и великой гордостью, даже гордыней, если хотите. Мне захотелось крикнуть во всё горло:
— Дети мои, идите ко мне. Вы существуете благодаря мне!
Но я сдержался, я был скромным человеком…
Совладав со своими чувствами, я направился к дверям, но едва я приблизился к ним, правый бок пронзила жуткая боль. Я вскрикнул и прежде, чем потерять сознание, успел увидеть окружившую меня толпу и услышать чей-то визгливый крик: «Ещё один!». И я провалился в бездну беспамятства…
2.
Приходил в сознание я долго. Трудно было пошевелиться: каждое движение причиняло сильную боль. Меня и раньше «прикладывали» электрошокером (один раз это была даже моя девушка — без разрешения полез целоваться), но ничего подобного я не испытывал! С трудом мне удалось поднять голову и осмотреться. Оказалось, что я был связан и прикреплён к какому-то ложу металлическими пластинами — фиксаторами. Ложе было поставлено вертикально, и я, насколько позволяли фиксаторы, постарался рассмотреть помещение. Мы находились в мрачном зале с коричневыми стенами, высоким потолком и металлическим полом. Этот зал напоминал мне стадион и помещение суда одновременно. Сходство со стадионом дополняли расположенные вдоль стен многоярусные трибуны, заполненные зрителями. Прямо перед нами находилось возвышение — подиум с трибуной, длинным столом и несколькими резными креслами с высокой спинкой. Рядом со мной, на таких же приспособлениях — ложах находилось много людей, некоторых из них я видел в холле.
В лицо ударили яркие лучи включившихся прожекторов, и помещение наполнилось возмущённо-негодующими воплями сидящих на трибунах зрителей.
— Тишина, или кто-то тоже хочет стать бесполезным! — Прокричал мужчина, стоящий за трибуной. Он был плотного телосложения, с бакенбардами на красном лице и светло-желтыми волосами. На нем была оранжевая мантия. Я сразу вспомнил этого человека: я описал его именно таким в своей книге. Я даже имя его вспомнил — судья Оиб!.. Он, кстати, тут же подтвердил это.
— Я судья Оиб, и сегодня, без лишних слов, как всегда, мы быстренько подведем итоги очередного отбора! — Говорил (нет, скорее — вещал!) судья с большим воодушевлением, совсем как рефери на ринге.
Мне захотелось возразить ему: наверное, меня в грязном и старом одеянии приняли за одного из так называемых «преступников»! Произошла ужасная ошибка, которую надо срочно исправлять!.. Но тут я заметил, что рот у меня, как и у моих товарищей по несчастью, заклеен липкой лентой… И тут меня осенило: ведь этого я не писал!.. Ни про ленты, ни про ложа!.. Главное, конечно же, было таким, как я придумал, но детали, детали…
Между тем, Оиб продолжал:
— Сегодня мы прощаемся с нашими доблестными шахтерами. Со вчерашнего дня во всех рудниках и шахтах работают роботы, и шахтёры оказались не у дел, стали не нужны. А что мы делаем с теми, кто нам не нужен?
— Пускаем на биотопливо! Пускаем на биотопливо! — Стала кричать и бесноваться толпа на трибунах. Судья Оиб поднял руку, и едва зал притих, продолжил:
— Простите вы нас или не простите, уважаемые шахтеры, но в данный момент это не имеет никакого значения! Прямо сейчас подобные приговоры выносятся всем бывшим шахтёрам. Одновременно во всём мире! Что-то около четырёхсот миллионов человек. Но зато наши запасы биотоплива увеличатся многократно! Вы, уважаемые, послужите великой цели: увеличению наших топливных запасов!
Толпа на трибунах взревела от восторга, а судья, благосклонно улыбаясь, стал раскланиваться направо и налево!
Я слушал все эти речи и рёв трибун и покрывался холодным потом: это же я сам придумал! Я сам описал в своей книге! Тогда для меня это было лишь плодом фантазии, богатого воображения, безобидной детской шалостью!.. А сейчас я видел приговоренных, ужас в их глазах, выражение полной безысходности на их лицах!
Что же это? Меня сейчас не станет!?. Но я не хочу умирать! Я слишком молод и ещё не жил по-настоящему!! Мне нельзя умирать!!! Нужно было что-то делать, нельзя поддаваться обстоятельствам! Нет, надо бороться за свою жизнь!
Я попытался высвободить руку, и к моему удивлению, это мне удалось! Ещё одним усилием я разогнул металлическую пластину и сорвал со рта липкую ленту. Судья хотел что-то сказать, но я не дал ему такой возможности:
— Судья Оиб, я протестую! — Слова давались мне с трудом: тело еще плохо слушалось после удара электрошокером. — Во-первых, я не шахтёр! А во-вторых… Да вы знаете, кто я?
— Конечно знаем! Вы — Максим. Житель старого мира. Нам придётся вас немного огорчить, но вы нам тоже не нужны…
— Как это я не нужен?!. Что значит — не нужен?!. Да я в прошлом был писателем! Это я написал книгу про ваш мир, уж это-то вы должны знать!
— Мы это знаем. Мы даже благодарны вам за этот мир, но мы следуем его правилам! Кстати, придуманным вами, как вы правильно изволили это заметить… Тест, который вы прошли, безошибочно показал, что вы ни на что у нас не годны!
Я буквально захлебывался от возмущения, но осознавал (где-то в глубине души), что это моё возмущение скорее похоже на крик маленького и жалкого ребенка, чем на продуманный и аргументированный протест… Я стал нести какую-то чушь:
— Но есть же писатели, сочиняющие бредни о всяких там вампирах или оборотнях, или пошлятину! Я же всегда писал строго о социальных проблемах! Они всегда важны, в любом обществе!
В это время на трибунах воцарилась гробовая тишина, и в ней голос судьи Оиба звучал ещё более безапелляционно.
— В том-то и беда, Максим. Ты писал о социальных проблемах, но в нашем мире их больше нет. Зачем писать о том, чего нет? Чтобы кто-то вдруг совершил подобное?.. Ну, уж нет! Нам понадобилось более восьмисот лет для избавления от этой чумы: инакомыслия! И вот он, грандиозный результат: четыре миллиарда никчёмных людишек, этого генетического мусора, уже пущены на биотопливо! Неужели, Максим, ты не рад этому результату?
Четыре миллиарда!!! Сознание отказывалась воспринимать эту
