Письма Филиппа - Павел Юрьевич Фёдоров
– Что случилось, я же вижу ты нервничаешь, что ни будь с семьёй?
– Нет, нет с Наталией и с детьми всё в порядке, дело не в этом. Я недавно встретил Леру, точнее она ко мне вдруг приехала и дала вот это, – Александр передал мне конверт. В чистом большом конверте лежало несколько заполненных рукописным текстом страниц. Я, с трудом разбирая записи, прочитал:
«Конь белый и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он, чтобы победить. Он глядит и сверху, и сбоку, и изнутри. Всё это заложено в нас, но мы не пользуемся этим и потому он говорит: обратись к себе. Увидев себя изнутри только тогда можно посмотреть на себя со стороны. А оценив себя со стороны можно обобщать. И у тебя получится обобщение – самое мудрое из решений.
Потрудись сказать себе кто ты такой, потом другим и только после этого говори о других. Путь страшен тем, что, сказав Я, ты говоришь не о себе, а сказав, ты понимаешь, что тем не являешься или этим не является Я.
Всем дан источник, он безмерно велик, но ты ушёл от него и твои мысли направлены не из него, а на созерцание его. Прими чашу терпения и не расплескай ни капли. Просто потому, что в ней твоя сила. Твоё обобщение направлено внутрь, потому ты говоришь о людях, а не о себе. Только тогда будет всё так как Я того говорю тебе, когда ты сам будешь говорить себе, ибо когда я говорю Я, то все остальные должны говорить от имени моего, ибо когда нет на земле справедливости по твоей вине, ибо тогда всё происходит в тебе и от тебя исходит. И нет тебе оправдания в тебе самом, ибо только тогда кидают люди камни и палки, когда не от кого защищаться. Отойди от них и прими чашу терпения, ибо тогда твоя воля исполнится. То всё, что ты свершил, сбудется и всё, что сказано тобой, обретёт себя в тебе же.
Отойди от людей, ибо они не знают себя и всё твоё не убудет от тебя, а всё их ещё скажет себя. Никогда не отступай от того, что сам себе говоришь. Скажи главное и ты увидишь свет, озарённый изнутри источника в себе самом. Слово, возникшее ни от куда побуждает тебя думать о себе, так как сам себе говоришь, ибо то, что сказано здесь обретёт себя в том, что само по себе является преждевременным по своим и по твоим понятиям. И тогда представляется случай сказать себе, то сам себе побуждаешь слушать себя, когда всё происходит, то тогда и происходит обратное в тебе самом и только тогда, когда всё происходит, то только тогда мы с тобой обитаем на разных полюсах и само по себе говорим о себе и о тех, кто скажет себе всё от себя. И когда произойдёт, то Я сам тебе скажу всё, что велено тебе мне сказать.
Мир дому твоему и всё, что происходит от того, что всё к лучшему стремится. Но то, что так благородно, то и славно.»
– Это что…, тебе твоя сестра передала, нелепость какая-та? Откуда у неё это?
– Я сначала тоже отнёсся к нему как к чему-то незначительному, а потом понял, что это обращение, обращение к человеку, а мы его не можем понять, даже прочитать пока не можем, потому что нам непонятен этот язык, мы незнаем его.
– Ты хочешь сказать, что это некое послание более высокого разума? Кому? Для кого оно, если, как ты говоришь, мы незнаем языка, тогда зачем посылать?
– Ты помнишь Петра? Это только мы, и то лишь в какой-то степени понимали кто он, а учителя? Разве у них была возможность хоть как-то определить, что он за человек, или вообще кто ни будь догадывается о существовании таких как он? Сегодня это практически невозможно. Если этот текст прочитать так как читает Пётр, тогда сразу всё встаёт на свои места.
Я просматривал письмо, пытаясь снова и снова, методом подстановки декламации Петра, понять суть написанного. Мы долго молчали, каждый был погружён в свои мысли, но эти мысли были навеяны воспоминаниями.
Пётр учился с нами с первого класса. Невысокий, коренастый и физически очень сильный он был крайне нелюдим и угрюм. Ни с кем не поддерживал хоть какого ни будь видимого контакта. Только Кира в какой-то степени подобрала к нему свой ключ и часто они уединённо беседовали на перемене или, когда иногда вместе шли из школы. Класса с пятого Александр и я, через Киру, тоже всё-таки нашли общий язык с Петром, он страстно был увлечён астрономией и рассказывать о ней мог часами, но только нам, с остальными он молчал. Вызывать его к доске было бесполезно, он произносил только одну фразу: «Я не готов». Всё, что не требовало устного общения, было у него на отлично, но вытянуть из него слово не удавалось ни одному учителю, потому его всегда, по согласованию с руководством, спрашивали письменно. Но вот один раз, перед самым окончанием школы, на одном из последних наших уроков учитель литературы попросил учеников прочитать любой небольшой текст из произведений Пушкина, именно тот, который каждый выберет для себя: интересно посмотреть у кого какие есть предпочтения. Каждый выходил и читал, до конца урока оставалось всего несколько минут, когда Кира неожиданно шепнула учителю: «Вызовите Петра…». Учитель удивлённо посмотрел на Киру, потом пожал плечами и вызвал Петра. Неожиданно Пётр встал и тяжёлой медленной походкой направился к доске, сразу в классе установилась абсолютная и напряжённая тишина. Пётр стоял и молчал, прошла минута, и вдруг, как будто из-под земли, тихо прозвучал низкий и тяжёлый голос: «Теперь сходитесь…», – Пётр замолчал, а потом с какой-то внутренней сдерживаемой яростью, очень медленно, выделяя и останавливаясь буквально после каждого слова, как бы утверждая его, начал декламировать:
«Хладнокровно,
ещё не целя,
Два врага
походкой
твёрдой,
тихо,
ровно
четыре
перешли шага,»
И вдруг мощно, как гром, прозвучал неумолимый грозный голос:
«Четыре
смертные
ступени»
Пётр не читал стихи, он зачитывал смертный приговор Инквизитора, так во всяком случае тогда казалось, мне даже мерещилось, что на нём какой-то багровый плащ с большим капюшоном. Когда Пётр произнёс срывающимся низким голосом, почти шёпотом:
«Дохнула буря,
Цвет прекрасный
увял
на утренней заре,
потух
огонь
на алтаре!..»
В этот момент прозвенел звонок об окончании урока, Пётр замолчал, прошла
