Борис Лапин - День тринадцатый
- Ну, мастер еще не мастер, - сказал Илья, чтобы остановить этот фонтан остроумия. - Мастеришка. Мастерство - это у стариков, у нас в лучшем случае навык да сноровка... А ну, передовики, не отвлекаться! - А сам подошел к Юльке вплотную и шепнул так ласково, как, наверное, он один умеет: - Ты, Литвинова, мне график срываешь. Очень тебя прошу больше сюда не являться. И обаяние свое здесь не демонстрировать. Займись лучше кухней, там ты царь и бог!
И это был ее "звездный час"!
В Усть-Борск она приехала весной, в конце апреля, когда еще снег синел по теневым склонам сопок и на реке, когда просека лишь чуть потревожила тайгу, так и не убежав за горизонт, и когда первые отряды десантников только формировались.
Они почти всем курсом дошкольного педагогического поднялись на крыло двадцать шесть девушек. Дома ахнули: куда же ты, дурочка, до диплома пустяки осталось, кому ты там нужна без профессии? Но они хотели "нюхнуть настоящей жизни". Впрочем, о профессии начальство сразу и позаботилось: все новоприбывшие "дошколята" были приписаны к ускоренным курсам автокрановщиц - настолько ускоренным, чтобы к лету всех "выстрелить" на Трассу.
Удивительный это был май в Усть-Борске!
Старое деревянное село с действующей церковкой семнадцатого века, с дощатыми тротуарами и откормленными лайками, флегматично возлежащими посреди улицы, с бесконечными поленницами заготовленных впрок, на столетие вперед, дров, - вдруг превратилось в столицу и "стартовую установку" гремящей на всю страну Трассы. За околицей и по огородам как грибы росли палатки и сборные дома различных служб; поверх крыш проплывали кабины красных самосвалов, а над пойменным лугом взметнулась полосатая "колбаса" аэродрома. Трещали, от тесноты добротные пятистенки Усть-Борска; энтузиазм, песни, воодушевление, радиопереговоры, смех выплеснулись из помещений и растеклись по округе.
Весь месяц почти круглосуточно в бывшем сельсовете, в амбарах, палатках, щитовках формировались отряды, увязывались проекты, утрясались и срезались сметы, заседал комитет комсомола, давали рекомендации научные экспедиции, инспектировали представители министерств, обследовали, выслушивали и выстукивали будущих десантников медицинские комиссии, наседали журналисты и выколачивали вертолет фотокорреспонденты. А каждую субботу в тесном клубе, по-допотопному рубленному "в угол", игралось десяток комсомольских свадеб. Да и то потому лишь десяток, что Усть-Борский прокат сплоховал с запасом белых свадебных платьев. И каждое воскресенье в том же клубе с оркестром провожали на Трассу два-три десанта, самостоятельных отряда от десяти до ста человек, выбрасываемых на реки, туннели и будущие станции. Так что в этой атмосфере за май, за один май, наполовину подтаяли курсы автокрановщиц. Все, кто был посмазливее да побойчее, улетели в десанты вместе с молодыми мужьями - поварихами, подсобницами, учетчицами. А неулетевшие поглядывали друг на дружку растерянно: кого, мол, завтра недосчитаемся? И настороженно: кому же из нас, девоньки, суждено остаться последней?
Юлька не была ни дурнушкой, ни мямлей, ни занудой. Разве что мордашка по циркулю да очки. Зато васильковые глаза, в которые только глянь... и золотистых волос копна... и фигурка что надо. Вот бы поразбитнее ей быть, поулыбчивей, позадиристей, а она больно уж серьезная уродилась. Словом, не из самых видных была Юлька и там, у себя в педучилище, и здесь, на ускоренных курсах. Но ведь и не из последних же! Тем не менее ряды автокрановщиц катастрофически редели, а Юльку все еще никто не заметил и не отметил вниманием. Уж не ей ли суждено в одиночку слушать последнюю лекцию?
И вдруг! Вдруг посреди занятий заявляется Илья... то есть тогда она еще не знала, что это Илья... заявляется ладный такой, сухощавый и чистенький парнюга, волосы ершиком, сразу видно - головастый, целеустремленный и себя очень уважающий, отодвигает инструктора по автокранам и говорит:
- Товарищи девушки, срочно нужна повариха. Завтра же в десант. Работа трудная, отряд особый - мостоотряд. Но в обиду не дадим, честно. Есть желающая?
- Есть, - пискнула Юлька, потому что горло перехватило и глаза затянуло внезапными слезами. То ли судьба ткнула в него пальцем, то ли сердце подсказало: твой!
- Как фамилия? - раскрыл блокнот Илья.
- Литвинова.
- Вот и чудненько, Литвинова. Собирайся, в управлении спросишь Кулемина.
С ускоренными курсами было покончено! Она шла в десант, туда, где всего труднее, где передовые отряды, сброшенные с вертолетов, готовят плацдармы для наступления главным силам, где куются характеры и складываются биографии, где постепенно, шаг за шагом, пробивает тайгу, устремляясь в будущее, Трасса. И даже отпрашиваться не надо, потому что поварихами в отряд отпускают безоговорочно, поварихи сейчас для Трассы нужнее, чем лесорубы, тоннельщики и лэповцы.
В брезентовой своей робе явилась она в управление, спросила Кулемина. Никто такого не знал. Подождала, потолкалась в толпе, присмотрелась, определила, у кого что следует спрашивать, - нет, Кулемина среди командиров отрядов не числилось. В ней закипели слезы: неужто обманул, разыграл? И тут из толчеи курток, роб и беретов вывернулся Илья и вежливо набросился на нее:
- Ты где же пропадаешь, Литвинова?! Битый час ищу!
Она объяснила. Он огорчился:
- Вот видишь, даже по фамилии не знают, Кулибин да Кулибин. Механик-самоучка! Раз без зарплаты оставили, на Кулибина выписали. Честно! - И тут же присмотрелся к ней, будто впервые увидел, пристально, заинтересованно. - Ну-ка, ну-ка, сними очки.
Юлька сняла и полыхнула на него застенчивой близорукой синевой. До этой минуты лишь она знала, какой может быть хорошенькой. Иногда. И не для всех - для одного. И эту минуту узнал Илья. Он помолчал, ошарашенный, пробормотал "спасибо", зачем-то ощупал подбородок, лоб, щеки и сказал обреченно, вроде бы не ей, кому-то другому сказал:
- Промахнулся я с тобой, Литвинова. Перессоришь ты мне отряд.
- Не бойсь, не перессорю, - прозвенела в ответ Юлька, и при желании можно было услышать в этом ответе и вызов, и задор, и обещание, и угрозу.
- Честно? Ну смотри, слово дала!
Назавтра маленькая группа Кулемина присоединилась к большому, но не очень-то расторопному отряду, ставившему мост через речку Чуранчу, - в качестве не то детонатора, не то катализатора. А Юлька попала в подручные и ученицы к тамошней разбитной, горластой и влюбчивой поварихе. Тут-то и посетил Юльку "успех", который иные девичьи головы напрочь закруживает, от ухажеров и предложений отбоя не было. Поначалу липли едва ли не все, потом отсохли, и осталось из претендентов двое: красавец, прямо-таки артист Пирожков и застенчивый Валька Сыч. Пирожкова тоже ненадолго хватило - понятно же, тут улыбки предназначены одному Кулибину. А вот Сыч...
Впрочем, Сычом он стал позднее, когда безнадежно и безответно влюбился в Юльку, до этого, говорят, весельчак был, сорвиголова, балагур и душа компании. А потом сник и превратился по всем статьям в Сыча. Единственно, что осталось в нем от прежнего Вальки, - каждодневно, в любую погоду, невзирая на аварии, авралы и всевозможные помехи, неведомо где добывал и приносил ей цветы, и Юлька не отказывалась, потому что грех отказываться от цветов.
И лишь Илья ее не замечал.
Ребята работали до шести, до половины седьмого, потом плотно ужинали и падали на травку - были они и молоды, и крепки, и не новички в плотницком деле, а все же вырабатывались, как говорится, до состояния "хоть выжми". Но, повалявшись часок-другой, а кто и подремав, оживали, палили костер, настраивали гитару, заваривали чаек - уже сами, без Юльки, и теперь-то, наверное, было бы самое интересное посидеть с ними у огонька, попеть песни и послушать разговоры, однако Юльки уже не хватало, потому что работа у нее тоже била не из легких.
Но в этот вечер, едва Юлька развалила по мискам вермишель с тушенкой под томатным соусом, Илья встал и попросил не без торжественности:
- Граждане, секунду внимания!
И все вдруг заметили, что сегодня он какой-то не такой, в белой рубашке и вообще сияет именинником. А он жестом фокусника извлек из-за спины бутылку шампанского, пустил пробку в небо и заявил:
- Честь имею представиться. Кулемин Илья Михалыч. По кличке Кулибин. Ровно двадцать три годика стукнуло, честно.
И все, подставляя кружки под этот символический глоток шампанского ли, пены ли от него закричали наперебой:
- Что ж ты раньше-то молчал? Что ж скрывал? Уши ему драть, уши! Да ты же самый старый из нас! Ветеран! Качать старика Кулибина! Долги-и-и-я л-е-е-ета-а!
И потянулись руки с импровизированными блиц-подарками: авторучка, редкостный значок, еще более редкостный томик Есенина, перочинный ножик с обилием подсобного инструмента и даже сувенирная баночка икры со дна Арканиного рюкзака. И тут опять Юлька раскраснелась и похорошела, лишний раз убедившись: судьба. Ведь ежели б не судьба, как бы она догадалась именно сегодня испечь торт? Пусть неказистый, из вареной сгущенки, посыпанный мелкой шоколадной крошкой, а все же торт!! И когда Юлька вручала его имениннику под всеобщее "ура!", Илья оторопел, на миг потерял управление собой, и в глаза ей полыхнуло встречной синью, но не приглушенно васильковой, а неистово лазурной.
