Валерий Брусков - Шалун
И то и другое было абсурдом. Но ничем иным исчезновение зверя Петр объяснить не мог. Он походил по равнине вокруг места встречи, покричал, наконец, решив, что зверь сбежал, раздосадовано пнул ботинком мягкий дерн и пошел своей дорогой.
И тут же чуть не упал… Кто-то снизу сильно ударил в подошву ботинка, подбросив ногу Петра вверх.
Петр глянул вниз.
Из земли торчал длинный бугорок, твердый как камень.
Осторожно опустив удерживаемую на весу ногу, Петр хотел поддать "камень" носком ботинка, но тот вдруг сорвался с места и заскользил по земле, совершенно бесшумно раздвигая траву и делая плавные круги, скользя как бы на воздушной подушке.
"Вот это да! — ошарашенно глядя на него, подумал Петр. — Живой булыжник!"
"Камню", видимо, надоело кружить, и он вдруг резко остановился. И тут, рядом, из земли вынырнул знакомый набалдашник.
Петр обрадовался.
— Привет! — сказал он зверю, как старому знакомому. — Ты что же это друзей бросаешь? А тут опять пристают всякие…
Зверь расфуфырил свои усы и вынырнул из земли целиком.
К изумлению Петра, "бугорком" оказалась просто часть его тела. Но не это больше всего поразило Петра. Он видел, что зверь как бы выступил, не вылез из земли, точно земля была для него не более плотной средой, чем для Петра вода.
Зверь неожиданно опустился на траву и быстро засеменил к Петру, как большая светло-коричневая гусеница. Движения были неуловимо быстрыми и плавными, волнообразными.
В метре от Петра зверь снова встал на дыбки, вытянувшись во весь свой рост. Он стоял лишь на двух парах лапок и в этой позе ужасно смахивал на помесь кота с гусеницей-землемером.
Зверь постоял столбом, слегка раскачиваясь и вращая своим усатым набалдашником, затем быстро качнулся вперед и коснулся усами руки Петра. Это был совершенно дружелюбный жест, но Петру стоило огромных усилий удержаться и не отдернуть руку.
Очевидно, усы были какими-то органами чувств, и зверь просто попробовал Петра на вкус. Во всяком случае, он, похоже, остался доволен пробой и принял Петра как своего. Он откачнулся и плашмя палкой упал в траву, точно приглашая Петра последовать своему примеру.
Петр стоял, ожидая, что будет дальше.
Зверь, видимо, понял нерешительность Петра и, словно желая развеять все его сомнения, вдруг подпрыгнул в воздух и заскакал по траве. Он словно демонстрировал Петру все свои способности. Он ползал, извиваясь змеей, и семенил сороконожкой, он ходил, как гусеница-землемер, складываясь и раздвигаясь наподобие циркуля… А в конце своего выступления он прыгнул вверх и перед самым Петром вертикально ушел в землю, точно железный прут в воду… Без всплеска… Земля, казалось, сама расступилась перед ним и тут же сомкнулась.
Петр присел и погладил ладонью мягкую нетронутую траву. И тут же рядом с ладонью не вылез, а буквально вынырнул из земли зверь. Он был явно доволен собой и, распушив усы, ритмично покрякивал.
Петр медленно и осторожно провел рукой по его эластичной, гибкой спине…
Зверю это, похоже, понравилось. Он снова коснулся усами руки Петра и с готовностью выгнул спину.
…Через полчаса они уже играли в пятнашки. Петр сбросил на землю все свое барахло и, разувшись, бегал босиком, высунув язык, за зверем, который мгновенно стал откликаться на Мурзика.
Мурзик носился по равнине, ныряя в землю и выныривая из нее совсем в другом месте, и издавал шум целого утиного выводка. Он обладал удивительной способностью перестраивать структуру своего тела таким образом, что мог жить в двух средах — в земле и на земле. На земле он был плотным и реальным, а уходя в нее, похоже, терял эти свойства, становясь более разреженным, чем газ, что и позволяло ему перемещаться в твердом грунте.
Петр не знал, какую форму имел Мурзик под землей, но его наземная форма оставалась, по-видимому, постоянной. Зверь каким-то невероятным способом прогонял мельчайшие элементы своего тела, возможно, даже молекулы или атомы сквозь молекулы или даже атомы земли и при этом не распадался…
Петр был поставлен в тупик. Он не представлял, каким образом Мурзик передвигается под землей, не взаимодействуя с ней. Ведь там, в глубине, лишившись плотности, он должен был бы падать к центру планеты, подчиняясь законам гравитации…
Поразмыслив немного, Петр решил, что Мурзик все-таки наземный житель, а его способность уходить в недра просто защитная приспособляемость, оставшаяся от тех времен, когда на планете могли водиться хищники. Судя по всему, Мурзик нырял в землю, как в воду: на небольшую глубину и на малый срок. Но даже это было слишком фантастично!
Петр решил не ломать голову, оставил это удовольствие биологам. Он просто бегал за одуревшим от радости, похоже, долго скучавшим от одиночества Мурзиком и совсем забыл о своем положении и целях, которые преследовал, оказавшись на этой равнине.
"Э, приятель! — вдруг остановился он. — Ты чего это разбегался?! Там люди тебя ищут, волнуются, а ты тут придуриваешься!" Петр устыдился своего поведения и, крикнув: "Хватит, Мурзик!" — пошел к вещам.
Мурзик, встав столбиком, очевидно, решил, что это продолжение игры, и погнался за Петром. Он нырял в землю и снизу толкал Петра спиной то в одну ногу, то в другую.
— Хватит, Мурзик! — тоном приказа повторил Петр, навешивая на себя вещи. — Мне пора идти! До ночи нужно пройти километров двадцать.
Мурзик постоял вертикально, глядя вслед уходящему Петру, потом как-то огорченно крякнул и с понуро повисшими усами потек за ним, не желая прекращать игру. Несколько раз он пытался затеять новую возню, но Петр не обращал внимания на его тычки снизу и, спотыкаясь, упорно шел дальше.
Мурзик наконец сообразил, что ему больше ничего не светит, еще минут десять беззвучно сопровождал Петра, а потом куда-то исчез. Петр иногда оглядывался, но Мурзик точно в воду канул… Или в землю…
После захода Церуса Петр быстро надул аварийную палатку и, не ужиная, лег спать. Ночью он несколько раз просыпался от страшных своей непонятностью звуков снаружи палатки. От них по коже пробегал мороз, и Петр, зная, что внешняя поверхность палатки пылает сейчас огненными сполохами и это не подпустит к ней никакого зверя, тем не менее прижимал к себе остывшее ложе карабина.
Утром он вылез из палатки и, лязгая зубами от озноба, пробежал вокруг нее для согрева с полсотни кругов, пока не закружилась голова.
День обещал быть совершенно ясным и спокойным, но, как ни странно, Петру уже не хотелось стихийных бедствий. Сутки, проведенные на лоне природы, поубавили его колонистский пыл, а после ночи на жесткой земле побаливали бока.
Очевиднее всего поиски ушли далеко в сторону, потому что ночью с вертолета палатку можно было бы увидеть за несколько десятков километров.
Это почему-то уже не радовало, а несколько раздражало Петра. "Лопухи! беззлобно подумал он. — Вечно они ищут не там, где надо! А тут человек, можно сказать, безвинно погибает!" Петр представил, что впереди целый день почти безостановочной ходьбы, и ему вдруг очень захотелось к себе на Базу.
Он включил радиомаяк. До Купола было не более шестидесяти километров радиомаяк уже принимал его пиликанье. Других источников радиосигналов Петр не уловил, хотя прошелся по всей шкале.
Видимо, поисковые группы находились не ближе сотни километров.
Петр вздохнул. Похоже, авантюра зашла слишком далеко. Теперь оставалось только идти к Куполу.
"Ну что ж, — подумал он, — ты хотел, чтобы твое положение усугубилось, и ты получил желаемое. Фортуна поняла все слишком уж буквально. Ну да ладно! Если не провалишься сквозь землю, то завтра будешь у Купола. А там уже все просто…" — Петр даже немного огорчился, что приключения заканчиваются так быстро. И никаких тебе эксцессов, если не считать маленькие происшествия, связанные с появлением Мурзика.
"А кстати, где он?" — вспомнил Петр своего нового знакомого. Он походил вокруг палатки, вглядываясь в голубую равнину, покричал, чуть не сорвав голос, и так молодецки посвистел, что у него самого заложило уши.
Мурзик не появлялся.
Петр вывалил из рюкзака продукты, со вкусом позавтракал, не заботясь о запасах, и выбросил пустые упаковки. К его огорчению, даже после обильного завтрака рюкзак не стал легче. Петр порылся в нем, выискивая, что бы еще выкинуть, но люди, составлявшие комплектацию аварийного запаса, сделали это со знанием дела. Лишнего ничего не оказалось.
Повесив на себя рюкзак и карабин, Петр пошел по пеленгу. Церус светил сбоку и нагревал одну щеку, в то время как другая мерзла, но все это было пустяками по сравнению с тем, что Петру предстояло испытать через несколько часов. Он шел, помаленьку разогреваясь и втягиваясь в темп ходьбы, и время от времени искал глазами Мурзика. Он с удивлением понял, что симпатизирует этому невероятному зверю. И тот, как казалось Петру, тоже был к нему неравнодушен. Петр вспомнил, как вчера все время ждал, что Мурзик попытается пролететь сквозь него самого, и как сердце замирало, когда Мурзик летел в него, точно пущенное кем-то копье.
