Владимир Дрыжак - Воскресение Петрова
- Там листинги...
- Разберемся, - сказал милиционер. - Пройдемте в отделение, там и разберемся, чьи это листики.
- Тоже мне, аристократ.., - язвительно заметил однофамилец.
- Пройдемте! - гаркнул милиционер, завершая дискуссию.
В отделении, куда они "прошли", народу било достаточно. Милиционер поставил их в очередь, сказав лейтенанту, сидевшему за конторкой, что "товарищи в легком подпитии нарушали общественный порядок, но без особого криминала, так что по десятке с носа - и можно отпустить".
Очередь двигалась медленно. Нарушители общественного порядка препирались и бранились, сваливая друг на друга все грехи. Петров уселся на скамейку, а однофамилец подсел рядом. Петров хотел пересесть, но свободных мест не было, и он только отвернулся.
- Нy вот, видишь, чем дело кончилось? Я тебя предупреждал, между прочим... Ты не дуйся, как индюк, а слушай. Участковому скажем, что, мол, братья, а поссорились случайно, понял? - Забубнил он.
- Что-о? Братья?! - Петров аж поперхнулся от злости.
- Но-но-но! Не очень то... А то ведь я могу и обидеться. Скажу, что ты меня публично оскорбил, и адью. Пятнадцать суток обеспечено.
- Пошел ты к...
- Ладно-ладно, посмотрим, кто куда пойдет! Разговор на этом прекратился. Петров, однако, постепенно начал осознавать, что попал в очень неприятную историю. Сообщат на работу, будут склонять в кулуарах... Зря он, конечно, погорячился. Лучше все уладить миром и разойтись, как в море корабли.
Он повернулся к однофамильцу.
- Ты что, действительно Петров, или так, придуриваешься?
- Я-то? Конечно Петров, а кто же я. по-твоему? Самый натуральный Петров Вадим Сергеевич - Вадик, значит. Родился в одна тыща девятьсот шестьдесят втором году, русский, беспартийный, холостой...
Петров похолодел. Он точно помнил, что в паспорт этот тип даже не заглянул - тогда откуда же он мог узнать год рождения?
- ...Место рождения - город Саратов, - проникновенным голосом вещал однофамилец, - отец - Сергей Никанорович, из служащих, русский, мать - Татьяна Петровна, украинка...
Про отца и мать даже в паспорте ничего не было! Только в метриках...
- Откуда ты знаешь? - прошептал Петров, чувствуя, как деревенеет лицо, и противно засосало под ложечкой.
- Да я тебе говорю, дураку, что мы с тобой - одно и то же. Неужели не понятно. Один и тот же человек, только в разных лицах.
- Ерунда какая, господи ты боже мой...
- Если бы... А этот твой господи, между прочим, был даже в трех лицах: отец, сын и святой дух,
- Святой дух.., - простонал Петров, - Идиот! Да ты просто сумасшедший!
Он попытался встать - ноги были как ватные.
- Сиди и не рыпайся, - строго предупредил однофамилец, А то залетишь на пятнадцать суток. На тебе мой паспорт убедись.
Он вынул из-за пазухи довольно свежий на вид паспорт и сунул его Петрову.
Петров взял паспорт дрожащими руками и стал читать подряд страницу за страницей - и то, что было напечатано, и то, что написано от руки. Это был сон, кошмарный сон! Петрову захотелось проснуться, но не мог, не знал, как это сделать. Паспорта отличались только пропиской, серией и номером. Однофамилец был прописан совсем по другому адресу, да и то временно.
- Ну, что? Убедился? Так что, брат, никуда ты теперь от меня не денешься. Теперь мы с тобой вдвоем! А я думал, что та уже знаешь, что не полный. Я и сам не знал, да вот один кореш надоумил. Сидим как-то в слесарке - это в подвале того дома, где моя бабулька живет, - ну, выпиваем по маленькой, а дядя Фаня мне и говорит... И говорит мне, значит, ты, говорит, Вадик, какой-то неполный. Где-то твоя половина бродит, и надо тебе ее найти. А я, говорит, давно к тебе присматриваюсь - все у тебя напополам. Даже водки - и той половинной дозы хватает. Мы - по триста, а ты сто пятьдесят - и готов. Я, конечно, разозлился, хвать его за грудки и ору, мол, какое право имеешь оскорблять, то да се... А он грустно так отвечает, дескать, вот, мол, попадаются такие люди, и в последнее время все чаще и чаще. Он и сам такой, поэтому знает. Только он - конченный человек, потому что его половина умерла. Сам, говорит, читал в газете - замминистра он был, заслуженный человек, сгорел, видать, на работе... Я его тогда ударил в сердцах, дядю Фаню. а он ничего. Полежал малость, очухался, и говорит: "А ежели ударят тебя по правой щеке - подставь левую. А у меня, Вадик, нет ее, этой левой щеки, оттого мне больно и грустно, что подставить нечего". Леригиозный, одним словом, был этот Фаныч, отравленный дурманом, но попал в самую точку. Я потом себя оглядел в зеркале, присмотрелся и на людях, и так, в одиночку, и понял: прав он на все сто! С тех пор ищу тебя, а сегодня в этой кафе вижу - что-то знакомое. Но значения не придал. Хорошо, что ты выпить не отказался...
- Так, кто там следующий? - крикнул лейтенант, сидевший за конторкой, не отрывая глаз от своих бумажек и протоколов.
- Но това-арищ лейтенант! - завопил индивидуум, с которым только что закончилось разбирательство.
- Все-все-все.., - лейтент махнул рукой, словно режиссер, считающий, что данная сцена уже отработана, и можно переходить к очередной.
- Но я же не виноват! Он сам... Вы же знаете этих...
- Гражданин, идите и не мешайте работать... Не мешаете?.. Мешаете! Следующий!
Петров вздрогнул.
Однофамилец вскочил и побежал к конторке. Одновременно вскочил и ринулся туда же еще один тип - между ними немедленно завязалась перепалка, в которой каждый отстаивал свое право на первоочередное обслуживание. Однофамилец упирал на то, что "он стоял вон за тем дядей", и что его "человек ждет". Конкурент же утверждал, что ничего подобного, он впереди, поскольку "с семи дожидается, и уже двоих пропустил".
Лейтенант взирал на спорящих философски, а потом сказал:
- Прав будет тот, кто справа. Здесь вам не закон джунглей, а учреждение. Посидите еще пять минут гражданин...
Однофамилец бросил победный взгляд на конкурента и поманил Петрова пальцем. Петров встал и приблизился к конторке. Он впервые имел дело с милицией, поэтому лицо его выражало полную обреченность. Хотя, с другой стороны, где-то в глубинах подсознания таилась надежда, что на милицию все эти штуки не действуют, и этот лейтенант сейчас мигом разберется в подоплеке дела, разоблачит однофамильца и восстановит статус-кво.
- Что у вас? Документы! - приказал лейтенант.
Петров и однофамилец подали свои паспорта. Лейтенант начал их листать, потом принялся сличать, задирая брови все выше и выше.
- Ну и ну-у!.. Вы что, близнецы? - поинтересовался он наконец, перейдя от сличения паспортов к сличению физиономий.
- Никак нет! - отрапортовал однофамилец. - Просто двоюродные братья. Его мать - мне тетка.
- Ага... ясно. Кто потерпевший?
- Да никто не потерпевший. Просто повздорили малость...
- А вы что молчите, гражданин?
- Я? - Петров страшно сконфузился. - Я.., в общем...
- Признаете, что нарушали общественный порядок?
- Признаем, - сказал однофамилец и пихнул Петрова в бок.
- Да, да, конечно..., - подтвердил Петров.
- Ну и отлично. Придется граждане Петровы уплатить штраф. Хулиганство мелкое - десять рублей.
- С обоих? - быстро уточнил однофамилец.
- С каждого.
- Но товарищ лейтенант...
- Гражданин Петров!
- Так я же только интересуюсь.
- Интересуйтесь молча.
- Займи червонец... Червонец есть? - прошипел однофамилец. Петров молча достал двадцать рублей, отдал лейтенанту, получил квитанцию, и они вместе с однофамильцем вышли на улицу.
- Ну что, Вадик? - почти нежно сказал однофамилец, обнимая Петрова за талию. - Что делать-то будем? К тебе подадимся, или ко мне? У тебя есть что выпить?
- Нет у меня ничего, - буркнул Петров.
- Тогда айда ко мне. Ты не бойся - у меня заначка есть. А бабка моя, она тихая. Иной раз и втроем завалимся, а она ничего. Пожурчит и отстанет. Так что?
Если бы неделю назад Петрову сказали, что он согласится поехать на квартиру к какому-то забулдыге с целью обмытая встречи, а перед, этим нарушит общественный порядок и будет оштрафован на десять (а фактически на двадцать) рублей, он бы не поверил. И тем не менее, на вопрос напарника сейчас он не ответил отказом. Просто не смог. То ли запас душевных сил истощился, то ли подействовали россказни однофамильца, то ли еще какие-то скрытые факторы...
События последних суток опустошили Петрова до дна морально и физически. Ему стало казаться, что над ним витает злой рок, потому что ничем иным он не мог объяснить себе происходящее. Петров и от природы был лишен того, что называется твердостью характера, а воспитание и общественное бытие не содействовали тому, чтобы он осозиад себя борцом. При том, что государство, в целом, всегда за что-то боролось, все его граждане не имели такой возможности, потому что все решения принимались без их участия. То есть цели и средства были определены заранее, а возникающие трудности и проблемы игнорировались по ходу дела...
В острых ситуациях Петров всегда пытался улизнуть, уклониться от направления главного удара судьбы и.тем самым,не обременять себя размышлениями, сомнениями и переживаниями, особенно неприятными из-за невозможности влиять на ход событий. Да и судьба до сего времени особенно не обращала на него внимания. Живет человек, никого не трогает - ну и пусть себе живет. Ясно. что он не боец, так зачем же мешать ему жить?..
