Сборник - Лучшее за год: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк

Коул хотел «увидеть» города, но потом понял, что нельзя вести себя так невежливо по отношению к хозяевам, и снова принял участие в беседе за столом.

– Что случилось с вашими волосами? – спросил Ли.

– РВР, – ответил Хилари и протянул руку к уху, чтобы погладить РВР. – Он уловил мое возбуждение и радость оттого, что Брин возвращается домой, и позаботился о том, чтобы я выглядел красиво.

– Я имею в виду, как именно это произошло физически? – уточнил Ли.

– Физически? То есть как были произведены движения? Наверное, это электрическая плазма. Вам лучше спросить у РВР. В основном все работает от электричества или чего-то в этом духе.

Коул протянул руку и дотронулся до РВР.

– С волосами очень просто, – прошептал тот ему на ухо, словно больше ничего и объяснять было не надо. – Я скопировал древнеафриканскую прическу.

– Еще до моего времени, – заметил Коул.

– Нет, после.

Был подан ужин: маленькие заостренные хлебцы с кониной и пенистое пиво, которое становилось холодным прямо во рту. За кофе Хилари показал Ли и Коулу фотографии их детей; фотографии были трехмерными, они прямо-таки плавали в воздухе. Коул обнаружил, что при помощи глаз может поворачивать фотографии туда-сюда. Их дочь Пис занималась медициной, в основном травматологией, потому что за диагностикой и лечением следили наноботы, которых внедряли прямо в кровь пациенту. Пленти жила в Эдминидине, на берегу моря, она помогала налаживать работу морской фермы и «пробовала себя в литературе».

– Она писательница?

– Нет, нет, – замотал головой Хилари. – Уже так много всего написано, представляете? Нам и это все не прочитать, так зачем писать еще?

Хилари и Брин показали Коулу и Ли свою библиотеку. Книги открывались с обратной стороны, а шрифт был какой-то смесью кириллицы с китайскими иероглифами, но напечатано все было чернилами (или чем-то очень похожим на чернила) на бумаге (или на чем-то очень похожем на бумагу).

Когда Коул пробежал пальцем по странице, шрифт превратился в английский. Но он захлопнул книгу, ему вовсе не хотелось читать.

– Руки похожи на книги, – с одобрением заметил Ли. – Руки и глаза. – Авторы были в основном знакомые: Тассо, Цицерон, Кинг, Бруно, Шекспир, Лафферти, Драйден, Уильве, Гург, И. Лун.

Коул попытался найти своих любимых авторов: Дика, Хаймза, Эбби, Сандоза. Но их либо уже забыли совсем, либо в этой библиотеке не было их книг.

По словам Брин, музыка, как и литература, исчерпала себя, хотя на деле никто не говорил слова «исчерпала». Брин сама играла на гитаре, лишь для себя. Коул решил, что она, скорее всего, скромничает, но потом она сыграла для него – действительно ничего особенного. Они снова вышли на террасу и, сидя за столом и наблюдая заход солнца, раскурили трубку. Коул думал, что курить будут марихуану или какую-нибудь новую, не известную раньше травку, но в трубке был обыкновенный табак. Отказываться было неприлично. Он не курил уже лет одиннадцать (бросить его заставила та, предыдущая Хелен), и потому от первой же затяжки его бросило в жар.

Заходящее солнце казалось больше обычного. Хилари объяснил им, что за последние полтора миллиона лет усилилась звездная радиация, такого не наблюдалось вот уже три миллиарда лет. Человечество совместно с АРД разработало проект атмосферной компенсации.

– Выпьете чего-нибудь еще? – спросила Брин.

– Виски замечательное, – заметил Ли. – Это единственное, что прекрасно удалось вам, европейцам. – Он подмигнул, давая понять, что специально поддразнивает Коула, которому было ровным счетом наплевать. В этот вечер Коул уже выпил немало виски, но ведь это было десять миллионов лет тому назад, и он подставил свой стакан Хилари.

Солнце село, теперь светились только заснеженные вершины гор. Коул заметил, как высоко в небе блеснул самолет, но никакого белого следа видно не было. Эти люди, казалось, вообще не оставляли никаких следов ни на Земле, ни на небе. А какая тут земля! Какое небо!

– Прекрасно! – сказал он своему РВР, но ответил ему Ли:

– Прекрасно?

– Ты сказал тогда, в Париже, – Коул передал трубку Ли, – что человечество получило дар – жить в таком красивом, прекрасном мире, да еще миллионы лет. Оно этого не заслужило.

– Прекрасно то, что человек умеет меняться, – ответил Ли. – Человек лишь тростинка, но тростинка думающая. Он может выбирать, принимать решения.

Выбирать? Коул совсем не был в этом уверен. Он считал, что если человеку дается возможность выбора, он всегда выбирает худшее.

– Это ваших рук дело, – сказал Хилари. – Именно вы прошли путь от выживания в этом мире к контролю над ним и далее к сотрудничеству с ним. Вы были жертвой, добычей, потом стали хищником, а потом заботливым другом, и все это меньше чем за сто поколений.

– Тогда это казалось ужасно медленным процессом, – ответил Коул. – И до сих пор так кажется.

– Сто поколений – это ничто, – сказала Брин. – Мы особый биологический вид, единственный вид, который – к добру или нет – имеет такую власть над окружающей средой. Но мы и сами являемся составной частью окружающей среды. Мы все же биологический вид, все наши желания заключены не только в голове, ими пропитано все, до последней косточки.

– А хотим мы… – Коул замолчал, все посмотрели на него. – Вот это. – Он обвел рукой все вокруг себя: и небо, и заход солнца, и виски, и сидевших с ним людей, и табак, и утопающую в сумерках равнину…

– Все это принадлежит нам и будет всегда принадлежать нам, только если мы научимся не разрушать, а сосуществовать с ним, – промолвил Ли.

Как может он говорить о будущем, находясь здесь, в далеком-далеком будущем? Коул совсем запутался. Но если судить по словам Ли, то человечество только-только начало свой жизненный путь.

– Тогда мы сможем наслаждаться жизнью, жизнью долгой и счастливой, как живут все благополучные биологические виды, – где-то от десяти до сотни миллионов лет.

Коул слышал все это и раньше, но совсем не возражал против того, чтобы Ли снова высказал свою теорию. Десять миллионов лет. Значит, если человечеству суждено прожить сотню миллионов лет, сейчас ему всего десять. Люди только начинают жить. Он ощущал себя бессмертным. А может, все дело в хорошем виски, табаке и прекрасном закате?

– Взрыв начался в ваше время, – сказала Брин, – в сельском хозяйстве, городах. Переизбыток. Мы прекратили мотаться по всему свету. Ваше поколение, жившее с тысяча пятисотого года по две тысячи пятисотый, видело самый его конец. И пробовало что-то сделать. Наверное, вам пришлось туго.

– Да, – ответил Ли. – Пять тысяч лет или пять сотен. Из вашего далекого будущего разница небольшая.

– Но самое главное, что вам все-таки удалось это, – сказала Брин; она снова раскурила трубку и передала ее Коулу. – Были ведь люди, которые считали, что человечеству лучше прожить короткую, но яркую жизнь – как Джими Хендрикс227.