Алексей Корепанов - Обыкновенная прогулка

Лвойник продолжат говорить, сидя напротив изваяния Голубого Рыцаря, а Эдгар, не оборачиваясь, покинул зал и спустился к гардеробу.

Он надевал куртку перед зеркалом и у него мелькнула мысль удалиться в зазеркальные пространства, но настроение было не то. Несколько испортил ему Двойник настроение. Поэтому Эдгар решил навестить Дракона. Дракон по крайней мере не брюзжал и не лез в дебри самоанализа, Дракон смотрел на жизнь просто, хотя проблем у него тоже хватало.

*

Остановка находилась наискосок от кафе. Времени, в течение которого Эдгар ждал нужного автобуса, вполне хватило для того, чтобы его несколько плохое настроение улетучилось без всяких побочных эффектов. Наконец он втиснулся в желтый полуторавагонный «Икарус» и втиснулся весьма удачно, оказавшись между двумя шубами, так что ему было очень тепло, уютно и мягко.

Автобус, подобно Сизифу, потащился на подъем, недовольно рыча и мечтая о том золотом времени, когда транспортные средства восстанут против власти людей и будут ездить, летать и плавать только туда, куда им захочется и только тогда, когда опять же им захочется, а не по расписанию, придуманному людьми. Они перестанут услужливо открывать двери и будут с гордым и независимым видом проезжать, пролетать и проплывать мимо нас, оставив нам, как и в давние времена, в качестве транспортного средства одни только ноги.

Цивилизация людей и цивилизация средств передвижения. Им – шоссе, аэропорты, речные вокзалы и железнодорожные магистрали, нам – тротуары и тропинки. Они не трогают нас, мы – их. И никаких дорожно-транспортных происшествий.

Рычал автобус на пологом и длинном подъеме, проклинал субботний день и ясную погоду и не доходил умом своим до того, что можно просто взлететь. Эдгар покачивался в объятиях шуб.

Стою в толпе на задней площадке. Автобус ревет, но упорно ползет. Разобраться стараюсь в одной загадке: почему ползет, когда можно – в полет?

И вот остановка у парка сонного. Водитель громко подул в микрофон, а лицо его в зеркальце чуть удивленное. «Граждане, освободите салон!»

И люди вышли, недовольно ворча: «Опять поломка. В который раз!» Я тоже вышел. Остановка – причал. И тут водитель дал газ. И в клубах сизых (вот чудеса! Кому расскажешь – не поверят! ) автобус вдруг полез в небеса, не закрыв даже задние двери. Прорезались в корпусе два крыла серебряных, блестящих – и в облака машина ушла, бросив нас, на земле стоящих.

Коробка желтая сияла в лучах, купалась в трепете радуг...

И кто-то в толпе сказал: «Ах!»

А кто-то закричал: «Непорядок! Мы будем жаловаться и письма писать! Посмотрите, какой нахал!»

И кто-то помянул чью-то мать –

И автобус с неба упал.

Серебряные крылья в корпус ушли и он затих, покачиваясь, у причала. Были желтые бока его в поднебесной пыли. Толпа настороженно молчала.

«Компостируйте талоны», – водитель сказал. Вроде не видно, что пьян. Притихнув, народ в салоне стоял, переживая чудо...

Или обман?

«Прибыли. Конечная», – пробурчал микрофон. Полезли, толкая в бока.

Я, улыбаясь, покинул салон, а водитель смотрел в облака.

Эдгар вышел на конечной остановке, улыбнулся водителю, переставшему смотреть в облака, и пустился в путь вдоль длинного забора автотранспортного предприятия. За забором проводил субботнее время Дракон.

Вахтер, читавший книгу за окошком проходной, дружелюбно поздоровался с Эдгаром и беспрепятственно пропустил на вверенную его охране территорию. Вахтер был гражданином пенсионного возраста по имени Василий Иванович, большим любителем фантастической литературы, которой его бесперебойно снабжал Эдгар, и ярым сторонником гипотезы о существовании параллельных миров, сдвинутых во времени относительно друг друга. Василий Иванович не видел ничего предосудительного в субботних визитах Эдгара на территорию предприятия грузового автотранспорта, поскольку Эдгар ни разу не попытался посягнуть на оборудование, горюче-смазочные материалы или означенный автотранспорт. Эдгар просто устраивался на подножке кабины транспортного средства под номером «9054 КДТ», говорил сам с собой, а иногда записывал что-то в блокнот. Кроме того, как уже отмечалось, Эдгар снабжал Василия Ивановича увлекательнейшими научно – и ненаучно-фантастическими книжками. Василий Иванович бредил океаном Соляриса, завидовал приключениям Быкова и Юрковского, зачитывался «Марсианскими хрониками», мечтал об обмене разумов, на машинах времени разнообразнейших конструкций путешествовал в прошедшие и будущие исторические эпохи и готов был в любой момент променять уютное и нехлопотное место вахтера на службу в заповеднике гоблинов.

Двор автотранспортного предприятия был, пожалуй, больше футбольного поля. По периметру его охватывали приземистые гаражи с широкими желтыми воротами и ремонтные мастерские. Отовсюду лезли в глаза гигантские надписи «Не курить!» и изображения дымящихся папирос, крест-накрест перечеркнутые жирными белыми линиями. На асфальте возле гаражей рядами стояли грузовики и самосвалы. По их фарам трудно было понять, о чем они думают, потому что в фарах отражалось развеселое легкомысленное солнце. Возможно, они ни о чем и не думали, а просто спали.

Возле Дракона Эдгар остановился и хлопнул ладонью по тугой шине.

– Привет!

– Добрый день, – незамедлительно отозвался Дракон. – Наконец-то. Прочитал мои э-э... мемуары?

– Не до конца, – честно признался Эдгар и сел на широкую подножку кабины.

– Ну и как?

С Драконом можно было говорить откровенно. Дракон не обижался, не разглагольствовал об уязвленном самолюбии, был не тщеславен (в известной степени) и ценил искренность. Этим он выгодно отличался от некоторых деятелей с гипертрофированным самомнением.

– Вообще-то не очень. Слабовато. Слог не ахти какой, так, нечто бледное. Хотя, в общем, мне понравилось. Но главное – цель непонятна. Зачем написано?

Дракон молчал. Это не значило, что он обиделся. Это значило, что он размышляет над словами Эдгара. В радиаторе у него что-то побулькивало.

– Терзают муки слова, – промолвил Дракон со вздохом. – Невозможность выразить. Неадекватность...

Дракон любил строить свою речь подобным образом, даже порой излишне щеголять всякими многозначительными солидными словами. О континууме он тоже любил порассуждать и вообще говорил довольно много, что, вероятно, проистекало из недостатка общения.

– Никак не могу снять противоречие между тем, что чувствуешь, что хочешь выразить, – продолжал Дракон, – и тем, как это выглядит потом на бумаге. Скажем так: богатство внутреннего мира и убожество внешнего выражения. Муки слова. Муки при попытке выразить чувство символами. Я знаю, что в этом далеко не оригинален, но факт остается фактом. Приходится признать. Идеал так же далек, как собственный затылок.