Константин Мзареулов - Семь печатей тайны (главы из романа)

Проникнув в ковчег через пробоину в борту, они больше часа блуждали по отсекам необъятного трюма, освещая себе дорогу самодельными факелами. Корабль стоял в снегах неровно, слегка завалившись на левый борт, отчего все палубы имели дифферент градусов в двадцать, и ходить здесь было весьма неудобно. С немалым трудом удалось вскарабкаться на верхние ярусы по чудом уцелевшему трапу. Вопреки Ветхому Завету, громадное сооружение имело не три палубы, но не менее пяти, причем все они были разделены на множество отсеков самых разных габаритов. В помещениях исследователи увидели только голые доски переборок - вся утварь и прочие предметы обстановки были давно унесены то ли спасшимися после кораблекрушения путешественниками, то ли мародерами последующих эпох. С другой стороны, сухой морозный воздух высокогорья пощадил оснастку древнейшего из кораблей - дерево благополучно избежало гниения и превращения в труху. В нескольких местах Барбашин и Садков извлекли из досок не подверженные ржавчине бронзовые шипы и гвозди. Других металлических предметов на борту не оказалось. - Знать бы, на что похож второй корабль...- задумчиво повторил ротмистр. Шеф отделения не ответил, посчитав тему несерьезной. После того, как проводники полегли в короткой перестрелке, экспедиция стала беспомощней прежнего. Следовало забыть о поисках другого ковчега. В лучшем случае они могли рассчитывать, что сумеют вернуться в деревню, где остались лошади и пяток раненных легионеров.

Оказавшись на верхней палубе, Садков первым делом принялся разыскивать рулевые устройства. Ничего похожего на штурвал обнаружить не удалось. В то же время на корме сохранились обломки двух огромных лопастей, которые должны были, вне всякого сомнения, каким-то образом приводиться в движение. Либо механизмы управления сокрушило безжалостное время, либо этими веслами ворочали вручную десятки моряков. Или рабов. - У вас, морской волк, на физиономии написана озабоченность,- сообщил ротмистр.- Какая кручина одолела? Слишком уж велико было воодушевление - Антон Петрович пропустил мимо ушей издевку, звучавшую в голосе давнишнего соратника и недоброжелателя. Ответил сухо, по-деловому: - Не могу понять устройства этой галоши. Судя по обрубкам, мачты были слишком тонкими и короткими. Стало быть, и парусов было слишком мало для судна таких размеров. Ротмистр недоверчиво поиграл бровями, но спорить не решился: недолюбливая Садкова, он признавал его компетентность во всем, что касалось морского дела. Коли сказал Антон Петрович - значит, так оно и есть... Подумав, Барбашин спросил: - Но ведь корабль вовсе не предназначался для рекордных состязаний. Всего-то и требовалось - построить баржу для перевозки скота, да продержаться на плаву сорок суток. Ничего не отвечая, кавторанг отрицательно покачал головой. Судя по размеру отсеков, две верхние палубы явно предназначались для пассажиров-людей. В среднем ярусе, или, как это названо в Библии, жилье там, возможно, и размещались животные. Что же касается трюма, тот и вовсе годился лишь под хранилище припасов. - Это судно перевозило сотни людей,- произнес он наконец.- И мы, боюсь, никогда не узнаем, какая беда выгнала их в последнее путешествие... Пойдемте наружу, недруг мой. Поглядим, как там наш медиум. Пробираясь обратным курсом, они немного заплутали и забрели в самую сердцевину нижнего "жилья", куда никогда не проникал солнечный свет. Вдоль пересечения палубы с переборкой тянулся мощный слой льда. Садков подумал, что видит воду, замерзшую тысячелетия назад и с тех пор ни разу не таявшую. В его ранце оставался пустой стеклянный сосуд с широким горлышком, и Антон Петрович заполнил склянку крошкой битого льда. Тщательно закупорив бутылку, он надписал на этикетке: "Вода потопа".

Выбравшись из сумрачного чрева ковчега, офицеры Девятого отделения не заметили особой разницы в освещении. За последние три часа, пока они изучали бесценную находку, погода капитально испортилась. Над горами стягивались плотные эшелоны темно-свинцовых туч, грозившие разразиться сильнейшим снегопадом. Вдобавок штиль, царивший уже несколько суток, сменился крепчающими порывами ветра. Кадаги, встретивший спутников возле обширной пробоины, был серьезно встревожен и от волнения даже путал русские слова с грузинскими. Темпераментно размахивая руками, он выкрикивал, что надвигается ураган, что метель сдует их с горы и размажет о скалы далеко внизу, а потому надо немедленно бежать в деревню, как это сделал трусливая скотина-легионер. - Давно он слинял? - машинально поинтересовался жандарм. - Как только ветер подул,- Дастуриев торопливо продел плечо в лямку вещмешка.- Поторопитесь, у нас не остается времени. Вот-вот начнется буран. - Может быть, спрячемся внутри ковчега,- опасливо предложил ротмистр.Какая-никакая защита от ветра. Отсидимся. - Замерзнем,- отрезал Кадаги.- А костер не развести - корабль сухой, быстро загорится. Из нас хороший шашлык выйдет. Пошли. Закоченевшие и голодные, три офицера двинулись в обратный путь, побросав лишний груз. На себе понесли только самое ценное - ранцы с выпиленными кусками досок ковчега и скудным запасом провианта. Измученные люди едва передвигали ноги и готовы были забыться, упав на снег, но их настойчиво подгонял нарастающий рев урагана. Метель началась, когда они достигли подножья вулкана, где сегодня утром расправились с засевшими на уступе пулеметчиками. Люди поспешно допили остатки спирта из барбашинской фляжки, но согреться не смогли. Леденящее дыхание стихии неумолимо пробирало сквозь меховые тулупы и сапоги. Пурге потребовалось от силы полчаса, чтобы сделать невозможным дальнейшее движение. Хлопья снега носились в воздухе плотными зарядами со скоростью аэроплана. Трое поневоле остановились, поскольку уже не видели дороги, да и силы были на исходе. - Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают,- натужно пошутил Садков. - Это нас хоронят, а не домового! - прошептал Илья Афанасьевич, опускаясь на четвереньки.- Все, господа, Пришел конец. Присев рядом с жандармом, Дастуриев свирепо выматерился и добавил слабеющим голосом: - Нельзя сдаваться, всего пять-шесть верст осталось. Мы не можем погибнуть, хати мне точно говорил - я еще тридцать лет проживу. - Вот и попробуй, пройди эти пять верст,- вяло откликнулся ротмистр, принимая горизонтальное положение.- Может быть дойдешь... А я уж как-нибудь здесь полежу... Дастуриев сделал попытку встать, но снова повалился и пробормотал: - Ошибаетесь... я тоже не могу ходить... Садков не участвовал в их диалоге и только медленно ворочался, стараясь поглубже закопаться в толстый слой снега, накрывший северо-западный склон Арарата. Он чувствовал, как по телу разливается приятная истома, но даже не пытался что-либо предпринять. Понимал: всё напрасно, и смерть неминуема - они замерзнут здесь, а язычница-вьюга навалит на могилу снежные курганы и провоет дьявольскую панихиду. Устраиваясь поудобнее, он подтянул колени к животу и, приняв уютную позу эмбриона, пробормотал сквозь сладкую дрему: - Эх, Кадаги, Кадаги. Почему бы вам не воспользоваться талисманом? Сами же через двадцать лет скажете, что этим булыжником спасли нас от мороза... Спустя невообразимо долгий срок подпоручик лениво ответил: - Глупый ты, капитан второго ранга, совсем глупый. Простой вещи не хочешь понимать...- последовала невразумительная хевсурская тарабарщина.- Я только чувствую хати, спрятанный внутри камня... Управлять не умею...снова непонятные слова чужой речи.- Нужно особые слова знать, тогда амулет слушаться будет... Человеческая речь надолго утихла, лишь буран ревел, надрываясь. Потом из сугроба, под которым отходил Барбашин, послышался шепот: - А я знаю такое заклинание... слышал в Шамбале... И сам однажды почти сумел вызвать магию бхаги... Ротмистр замолчал, но Садков, резко поднявшись, заорал сиплой глоткой: - Так чего ж ты, подлец, ждешь?!