Аноним Шлифовальщик - Ложка дёгтя

- Что среднить будем? - спросила повариха.

- Ничего, спасибо.

- Вы не хотите среднить? - удивлённо вскинула брови женщина.

Я улыбнулся как можно шире.

- Мы вчера насреднились. Сегодня как-то не хочется, благодарю вас.

Боясь, что нас всё-таки заставят платить, я взял разнос и под изумлёнными взглядами поварихи направился к свободному столику. Стажёр направился за мной. Оглянувшись, я увидел, как повариха направила на нас плоскую коробочку, которую я видел в первый день в руках у Элины.

Всё обошлось, но напряжение осталось: вдруг нас заставят платить перед уходом. Страшного для дилапера тут ничего нет - не пыточная камера, но вляпаться в скандал в первый же день не хотелось. Ведь мы ещё ничего практически не знаем об этом мире. Даже элементарных документов у нас нет; и я не знаю, есть ли вообще в этом мире документы.

В этот день, который начал постепенно превращаться в вечер, нас ожидал ещё один сюрприз, в несколько раз повысивший рояльность мира в моём представлении. Когда мы с Виталиком доедали ужин, в кафе вошла шумная группа аборигенов. Преобладали юноши студенческого возраста и симпатичные девушки, они вели себя, как обычная молодёжь в любых мирах: шутили с поварихой, подтрунивали друг над другом. Заказали посетители немного, в основном напитки. Спиртного я не заметил. Заняв больше половины столиков, аборигены завели разговоры. Прислушавшись, я понял, что посетители спорят о поэзии.

Длинноволосый молодой мужчина с унылым лицом поднялся и громко продекламировал:

- Устав от серости печальной,

Я ухожу в тугую мглу.

Вонзив судьбы своей иглу

В постылой жизни шар хрустальный.

И тут меня словно изнутри подбросило. Как же я сразу не заметил: длинные волосы, отличающиеся от коротких мужских причёсок этого мира, на лице - озабоченность глобальными проблемами человечества и, самое главное, бегающие глазки. Давно я ждал подобного типажа! Такие есть в любом мире - неуверенные в себе, разочарованные, страстно увлечённые всякой ерундой вроде стихосложения, коллекционирования этикеток или собирания марок. Такие люди, изгои-диссиденты - опора дилаперов, потенциальные жертвы зацепа. Не показав виду, я начал внимательно прислушиваться к разговорам новых посетителей.

Яркая зеленоглазая девушка с копной тёмно-рыжих волос, покраснев, вскочила с места и набросилась на поэта:

- Это не стихи! Это зелёная тоска убогого графомана! Нам не нужны такие упаднические вирши! Поэт должен рассказывать о покорении звёзд, романтике дальних странствий, силе человеческого духа!

Выпалив эту тираду на одном дыхании, девушка села и нервно отхлебнула из стакана.

- Точно, ерунда какая-то! - подтвердил атлетически сложенный парень, сидящий рядом с рыжей. - Зачем писать о тоске, разве нет других эмоций? Стремление, радость, любовь...

Высказавшись, он покосился на зеленоглазую соседку. Остальные посетители возбуждённо загалдели, на все лады обхаивая стишки длинноволосого. Тот попытался дочитать свой опус, почти целиком состоящий из слов "печаль", "грусть", "отчаяние" и их производных, но его уже никто не слушал.

- Таким как ты, Ант, нужно не стихи писать, а в откатилку сходить. Откатиться подальше в детство и научиться чему-нибудь полезному, - безапелляционно заявила рыжая. - Пошли, ребята!

Она порывисто встала, едва не опрокинув стул. За ней немедленно поднялся атлет. Парочка направилась к выходу, за ними потянулись остальные посетители. Длинноволосый Ант на разгоне прочёл ещё пару тоскливых четверостиший, но, заметив, что кафе опустело, замолк, обречённо плюхнулся на стул и машинально глотнул из ближайшего стакана.

Я подтолкнул Виталика под столом ногой, мол, смотри как дилапер работает и учись, поднялся и подошёл к поэту. Он посмотрел на меня взглядом побитой собаки, чем ещё больше обрадовал.

- Замечательные стихи! - сказал я как можно проникновеннее.

- Тебе правда нравится? - спросил он с надеждой, встрепенувшись.

- Не то слово! - вздохнул я. - Твои стихи - это новая веха в поэзии.

- А они не понимают! - дрожащим голосом пожаловался длинноволосый, кивнув вслед уходящим. - Говорят, что тоска зелёная.

- Беда всех гениев, - заверил я поэта. - Твои стихи поймут лет через сто.

- Через сто лет я уже умру, - резонно заметил Ант. - И не знаю, оживит меня кто-нибудь из потомков или нет.

Ну конечно, как я мог забыть! Подобным "гениям" нужна слава здесь и сейчас.

- Печататься не пробовал? - сочувственно спросил я поэта.

Видимо, я брякнул что-то не то. Ант подозрительно посмотрел на меня и спросил, нахмурившись:

- Забредыш, что ли?

- В некотором роде, - ответил я туманно, не вдаваясь в подробности.

- А в вашем мире есть поэты? - поинтересовался Фил довольно равнодушно.

Естественно, подобные непризнанные гении считают поэтами только себя. А остальные так, бумагомараки.

- Конечно, - горячо заверил я. - В нашем мире умеют ценить таланты.

Поэт воровато оглянулся.

- Может, перепухнем ко мне и поговорим? - предложил он, оживившись.

- Я не один, - предупредил я, указывая на одиноко сидящего стажёра. - С напарником. Он тоже ценитель хороших стихов.

Ант с сомнением посмотрел на Виталика. Тот, прислушиваясь к нашему разговору, старался принять вид ценителя поэзии, что у него получалось не очень правдоподобно. Поэт, вздохнув, растворился в воздухе. Мы с новичком некоторое время смотрели друг на друга, не зная, что предпринять, пока длинноволосый не появился снова.

- Чего вы не перепухаете? - удивлённо спросил он.

- Не перепухается что-то...

- Перепухальника нет?

Я виновато развёл руками.

- Ну вы даёте! Поэзию ценить умеете, забредыши, а таких простых вещей не имеете, - покачал длинноволосой головой непризнанный гений. - Давайте руки.

Виталик подошёл к нам. Мы втроём взялись за руки, будто собрались закружиться в хороводе, и моментально перепухнули внутрь небольшой квартиры с большими окнами и высокими потолками. Комната, в которую нас запух поэт, смущала своей пустоватостью.

- Моя обитель, - пафосно произнёс длинноволосый, обводя вокруг себя, не давая нам прийти в себя после перепухания. - Пристанище томящейся души.

Без всякой связи Ант принял поэтическую позу и с надрывом прочёл:

- Рыдал я грустью,

Пел печалью.

И в мира устье

Глядел я далью.

Мне пришлось закатить глаза и перевести дух грустно и печально. На поэта это подействовало.

- Ант, - сказал он и приложил руку к сердцу. Мы с Виталиком ответно представились.

- Игнат? - вскинул брови поэт. - Виталик? Интересные имена, поэтические... Из каких далей прибыли к нам, забредыши?

"Из туманных", - подумал я, а вслух ответил:

- С Земли.

Недогадливый поэт удивлённо поморгал: