Алексей Корепанов - Время Чёрной Луны

Я стоял под ветвями угрюмых деревьев, окруженный шорохом дождя, и предавался самому бесполезному из всех занятий: я пытался обнаружить дыры в собственной памяти, хотя понимал, что сознание мое просто не в состоянии справиться с такой задачей; нельзя ведь так вот определить, забыл ли ты что-то, если ты это действительно забыл. Но я все равно перебирал и перебирал свою память, копался в ней, рассматривал на свет, встряхивал, сдувал пыль, раскладывал аккуратными стопками…

Все как будто помнилось, все, кажется, было на месте. Как целовали мы Наташку Громову в детском саду, и как пылили ногами по летним лесным дорогам, воображая себя паровозами; как пахли астры и георгины на нашей клумбе, и как раскрашивал я красным карандашом губы Хрущеву на газетной фотографии, а мама ужасалась и говорила, что ее за это могут посадить, и ставила меня в угол; как наша учительница сказала нам перед уроком, что в космос полетел Гагарин, и как мы с ребятами строили снежную крепость; какой вкус был у газировки в стакане, который из двух краников наполняла мне на бульваре толстая продавщица в белом фартуке, и как тонула мама… Я погружался в глубины памяти, меня захлестывал поток памяти, я растворялся в памяти – и уже не хотел выплывать на поверхность, в то неуловимое «сейчас», которое постоянно, непрерывно и неумолимо тоже становится памятью. Я превратился в ребенка, играющего разноцветными пуговицами из маминой коробки, я рассматривал их, я любовался ими, и совсем уже не думал о том, что это только остатки, что коробка раньше была полней, что в ней не хватает пуговиц, закатившихся под диван, провалившихся в щели в полу нашего старого дома… Я не знал, я просто не мог знать, все ли уцелело в моей памяти после того, как я выпил напиток забвения. Черная Триада всасывала меня…

Резкий короткий крик, похожий на лай, пробудил меня, и я обернулся. Совиный павлин или павлинья сова, в общем, та пучеглазая птица кругами бегала по крыше, высоко вскидывая пушистые лапы. Была ли она местным петухом или местной кукушкой? Я вновь замахал на нее рукой и она внезапно успокоилась и, нахохлившись, уставилась на меня, словно выполнила свою задачу. А может быть, именно так оно и было, потому что я вдруг понял, почему остановился именно возле этих молочных пузырей. В голове словно опять зазвучал голос беджа Сю, хотя я и понимал, что не общаюсь с ним сейчас, а просто вспоминаю то, что он внушил мне, когда я находился в забытьи, вызванном действием напитка. Вот только почему он теперь не может общаться со мной, как общался раньше?

«Сю, – на всякий случай мысленно позвал я. – Сю, ты слышишь меня?»

Нет, не было контакта. Я все-таки предположил, что с беджем ничего не случилось (впрочем, что могло случиться с такой махиной?), а просто имеет место какое-нибудь локальное экранирование. Удовлетворившись этим солидно звучащим, хотя, возможно, абсолютно ничего не выражающим термином, я вслух повторил лаконичную инструкцию беджа:

– Сорвать древесную бородавку, вывернуть наизнанку, мякотью смазать ладони и подождать, пока коллоид впитается. Хватит одного раза.

Процедура представлялась достаточно простой и походила на натирания при лечении экземы. Только вот кто подтвердит, что эти молочные пузыри у моих ног и есть древесные бородавки?

Видимо, птице надоели мои колебания и сомнения. Громко захлопав крыльями, она сорвалась с крыши, пролетела над поляной и опустилась на траву рядом со мной. Подергивая головой, подошла к дереву, покосилась на меня круглым янтарным глазом и вонзила загнутый клюв в древесный нарост, явно стараясь отделить его от ствола. Через несколько секунд пузырь лежал на земле, а птица стояла рядом с ним, застыв и глядя мимо меня, похожая на заводную игрушку, у которой кончился завод, или, скорее, на механизм, выполнивший свое предназначение.

– Кто же ты такая будешь? – спросил я, присаживаясь на корточки и рассматривая ее. – Помощник моего приятеля беджа?

Размером она была, пожалуй, побольше вороны, серые и белые пятна на перьях чередовались на груди в шахматном порядке, завивались в спирали на крыльях, волнистыми линиями бежали по вееру хвоста. Уж не дрессированная ли это птичка служителей храма Уо, одна из тех, с помощью которых служители грозились организовать доставку Плодов Смерти в земли строптивых правителей?

– Кто же ты такая будешь? – повторил я.

– Рон! Рон! – проскрипела птица, щелкнула лакированным черным клювом и дернула головой, словно поклонилась. – Тола-Уо! Рон!

– Понятно, – сказал я. – Тебя прислал Сю?

– Рон! Рон! – вновь отозвалась птица, клювом подтолкнула ко мне древесную бородавку и заковыляла прочь. Распахнула крылья, оттолкнулась от земли растопыренными лапками в пушистых штанишках и полетела назад, на свою крышу.

И еще раз крикнула оттуда, прежде чем замереть в позе чучела из краеведческого музея:

– Рон! Тола-Уо!

Что ж, возможно, она действительно была всего лишь дрессированным существом, а, возможно, просто не хотела общаться. Не всем же быть такими общительными, как Сю. Я решил называть ее «Рон» – это слово вполне могло оказаться ее настоящим именем – и впоследствии вновь попытаться завязать беседу.

Я поднял мягкую древесную бородавку – на ощупь она напоминала пакет с молоком, податливо проминаясь и перетекая под пальцами – и, следуя совету беджа, вывернул ее наизнанку и натер ладони белым волокнистым веществом, слабо пахнущим чем-то знакомым, но забытым. Постоял под деревом, чувствуя, как стягивает кожу ладоней, помахал руками (птица на крыше на мгновение приоткрыла один глаз, тряхнула головой и вновь превратилась в поделку таксидермиста) и прислушался к себе, стараясь определить, идет ли процесс восстановления утраченной памяти. Естественно, ничего не определил, оторвал от коры еще один пузырь, для Донгли, и направился к строению, где остались Донгли и спасательница.

И тут, посредине чужой поляны в чужом лесу, под чужим небом, с которого брызгал ленивый чужой дождик, на меня вдруг накатило. Я стиснул зубы и остановился.

«Господи, а нужно ли все это? – спросил я себя. – Зачем все это нужно? Кому? Плюнь на все и займись-ка лучше чем-нибудь другим…»

На мгновение мне представилось, что там, за облаками, на другой стороне и этих небес, тоже висит вколоченная в пустоту ржавыми гвоздями бытия Черная Луна – и тщетны все мои усилия и старания. Совершенно бесполезны и никчемны они во всех этих мирках, мирах и полумирах, пронизанных ее невидимым, но постоянно ощутимым гнетущим светом. Так стоит ли продолжать эту затею, этот извилистый путь – или лучше прибегнуть к другому способу, к другим способам, которыми очень давно и успешно пользуются многие? Большинство.