Михаил Клименко - Отчего бывает радуга

- Что говорить... Ведь мы считали, что она утонула. Ах, Женя, Женя! А как мама узнает?..

- Ее надо подготовить, - сказал я. - Вначале надо сообщить вашему отцу.

- Мама же все знает! - неожиданно заявила Женя. - Она ведь цветы мне посылала с братом Диомидом - розы. И велела ждать и терпеть... И не плакать до самой встречи... Он мне говорил...

Так вот для чего он покупал розы! Мы переглянулись с Ларисой и ничего не стали объяснять Жене.

Приехала медицинская машина, а за ней милицейская. Из широченной двери пепельно-черного сеновала вышел и побежал к машине Руслан. Я его даже не сразу узнал, видя его в обычной разноцветной одежде.

Мы пошли к угрюмому сеновалу, где перед дверью уже стояли две автомашины, мотоцикл и толпилось немало народу.

Навстречу нам быстро шел высокий строгий человек. Из-под его плаща виднелся краешек белого халата.

- Вас как зовут, девочка? - спросил он. - Женя? Как вы себя чувствуете?

- Хорошо, - пожав плечами, тихо проговорила она.

Врач горько усмехнулся.

- Ну, пойдемте, Женя, в машину, - сказал он. - Здесь еще свежо. Скоро мы вас отвезем домой...

Когда мы проходили мимо широко открытой двери диковинного сооружения, я приостановился. Из внутреннего полумрака пустого строения, как бы проявляясь на фоне темного экрана, к обширному проему двери рядом с Горшиным шел Ниготков. Он был уже не ниготкового цвета. Обычного цвета лицо, руки, обычного цвета одежда. Только на коленях его песочно-серые брюки были мокрыми и поэтому казались черными, будто заплатанными.

Следом за ним торопко шагал тот дядя, который отдал мне Джека...

Выйдя из сеновала, Ниготков мельком взглянул на меня, сделал рукой неопределенное движение...

- Жаль, - сказал он, - не удалось мне с тобой по-настоящему побеседовать...

- Побеседуйте, Демид Велимирович, лучше с прокурором.

- Все порушили... - провещал он и неожиданно остановился передо мной, стоял на кривоватых ногах неподвижно, как на деревянных. - Все погубите! Уж и водицы живой испить нет источника! И ты - запомни это - душу в мертвую воду не вдохнешь.

- Вам кажется, что вы мудрый хитрец, Ниготков. Но вы просто помешались. Раз ценой другой жизни взялись вроде бы оживлять воду! Но в обмен на жизнь ребенка вы никогда не напьетесь, Ниготков. Вы уже пили, да только что-то у вас все губы пересыхают.

В глазах его проступила перламутровая муть. Не знаю, было ли ему что сказать. Раньше не говорил. А теперь не было времени. Повернулся он и, будто и не останавливался, потопал за тем дядей, имени которого я не знал.

Ко мне подошли Лариса и Женя. Поверх нелепой рубахи на плечи девочки был накинут чей-то плащ.

- Мы сейчас уезжаем, - сказала Лариса. - Здесь так врачи решили, что в этой деревеньке Подлунной Женю у кого-то там уложат спать. Уж сколько проспит, но непременно сейчас же. Ей это совершенно необходимо, потому что она ночь не спала, да и нервно истощена. А то ведь пока еще до Остинки добираться, да потом на электричке...

Я видел, что Лариса взволнована и говорит, говорит...

- Совершенно верно, - прервал я ее. - Прежде всего надо сделать все, чтоб к ней начали возвращаться силы. А обследования - это дело третье. И нечего ее тормошить. Хотя она вот и улыбается. А ведь устала.

- Да не устала я.

- Не устала! - вроде бы строго сказал я. А она все с лету понимала, видела, какая это у меня строгость.

- Вы, Костя, - сказала она, завязывая на груди рукава плаща, - сильней меня устали.

- Это почему же? - удивился я. - Я ведь взрослый.

- И потом он все-таки мужчина, - сказала Лариса.

- Ну и что, - сказала она. - Я привыкла к тернистому пути, а вы нет.

- Ох, ну и Женя!.. - вздохнула Лариса. - Слова-то у тебя какие: "тернистый путь"! Я просто мечтаю, чтобы ты стала обыкновенной девочкой.

- Да уж ладно, стану, - поглядывая то на меня, то на Ларису, сказала она.

Мы сели во врачебную машину. Доехали до деревни Подлипки. Там по мосту переехали через реку и скоро были в деревне Подлунной.

В доме полной немолодой женщины - у сердобольной и предельно участливой Татьяны Петровны - Женю напоили теплым молоком с медом и уложили спать. Лариса уехала на станцию Остинку с врачами, которые должны были вернуться за Женей в полдень. В доме с девочкой осталась одна хозяйка. Татьяна Петровна села у окна вязать - специально, чтоб ее однообразное занятие успокоило и усыпило Женю.

С берега реки я вернулся часа через три. Если б не дождь, краем захвативший деревню (от которого я спрятался под какой-то обширной крышей, где похрамывала одинокая лошадь), я пришел бы к дому Татьяны Петровны в полдень, как собирался. А пришел вовремя. Женя, видно, давно уже проснулась и скучала.

Я увидел ее во дворе. Она сидела на коротком изрубленном бревне, около поленницы в глубине двора. Вначале и не узнал ее, подумал, что это какая-нибудь здешняя, деревенская девочка. Не узнал, может, потому, что солнце не светило, было пасмурно из-за обширной, стороной шедшей тучи. Женя была в светло-желтой кофте и светло-голубой юбке. Когда я вошел в калитку, она увидала меня, поднялась и через сырую дворовую лужайку побежала мне навстречу.

- Доброе утро, - печально и светло улыбаясь, тихо сказала она и повисла у меня на руке.

- Привет, привет! - остановился я. - Как самочувствие? Выспалась уже?

- Да... Что-то заволновалась во сне и проснулась. Но спать не хочу больше. Ничуточки.

- Тебе бы побегать, попрыгать, поскакать или искупаться, чтоб устала как чертенок. Вот тогда выспалась бы.

- Костя, а знаете что!.. Скажите, а вы знаете, до железной дороги очень далеко?

- Нет, километров пять.

- Правда, ведь можно пойти пешком?

- Тебе не разрешат. Ты слишком слаба.

- Как мне хочется идти, идти но лесу или по лугам!.. Вы видели, сколько цветов в лесу? Пойдемте, Костя! Правда, я дойду!

- Посмотрим. Если дождя не будет.

- Да он уже был.

В калитку быстро вошла Татьяна Петровна. В зеленом с белыми цветочками фартуке, полная, с заботой и старанием в самом облике, торопливо шла к нам, держа что-то в руках.

- Ну-ка, на вот, примерь. - Подала она Жене синие сандалии. - Впору будут...

Женя побежала к изрубленному бревну, где сидела. Села там, надела носки, сандалии. Вернулась к нам.

- Ну подошли? - наклоняясь, опасливо спросила Татьяна Петровна. Подошли, подошли! Вот и хорошо. Теперь доедешь. Скоро и машина прибудет. Тут близко. Они мигом управятся...

- А мы пешком пойдем, - сказал я.

- Ох, ну смотрите, - видно не имея обыкновения слишком настаивать на своем, примирилась Татьяна Петровна. - Пойдемте, хоть поешьте на дорогу.

Мы отказались. Не хотели есть.

Она быстро ушла в дом. Так и есть: скоро вернулась с сеткой, набитой всякой едой.