Норман Спинрад - Крепость Сол (сборник)

Пауза. Затем долгая пауза. Затем все сначала.

— Что же это? — спросил Чинг. — Что-то мне этот ритм напоминает…

— Три, один, четыре, один, шесть, — повторил задумчиво Шнеевайс. — Ну, конечно же! Пи! Число Пи с приближением до четвертого знака, записанное для бесконечного повторения. Он говорит нам, что понимает нашу математическую систему, что наше исчисление на десятичной основе!

— Он говорит нам, что он существует, и что он продукт разума, добавил Чинг. — Он признает в нас людей, обладающих разумом.

Вдруг красная ракета покинула свою орбиту и, быстро уменьшаясь в размерах, направилась в сторону внешних планет по траектории, которая обрывалась на орбите Плутона. Чингу даже не надо было уточнять направление: это мог быть только Синюс 61.

Затем, в тот момент, когда еще ее форма различалась на экране, ракета неожиданно задрожала и как будто провалилась в пустоту.

Братья остались в одиночестве в бесконечном пространстве среди тысячи звезд.

Но Роберт Чинг знал, что они больше не одиноки и больше никогда одиноки не будут, ведь мириады красных, голубых, желтых, белых точек, которые их окружали, больше не были просто холодными и равнодушными звездами. Отныне на Братьев были направлены взоры сотен тысяч цивилизаций, рассеянных в бесконечности пространства и времени.

Вселенная наконец-то приоткрыла свое лицо Человеку, и Роберт Чинг различал его очертания.

Это был лик Хаоса.

Глава VIII

Учитывая только тот факт, что он пытается сохранить островок Социальной Энтропии, окруженный морем враждебного Хаоса, служитель Порядка должен вообразить все опасности, которые подстерегают его.

Служителю Хаоса, с другой стороны, нечего воображать эти опасности: он знает, что они собой представляют.

Одетый в просторный комбинезон сотрудника Отдела Обслуживания, Борис Джонсон прогуливался по зеленому скверику, расположенному прямо перед парадной лестницей Министерства Опеки Меркурия.

Это было самое высокое здание, за исключением самого экологического купола.

Фасад из белого пластика вздымался к прозрачному ультрафиолетовому куполу, который служил единственной защитой поселенцев от дыхания невероятно плотной и едкой атмосферы планеты. Покинуть это убежище значило обречь себя на немедленную смерть: Гегемония не могла придумать более совершенной тюрьмы для своих подданных. А сияющий диск совсем близкой звезды, почти что физическое присутствие которой чувствовалось, несмотря на защитные чувства опалового купола, постоянно стоял на близком горизонте, чтобы напомнить обитателям о ненадежности их пребывания на этой негостеприимной планете.

Сквер, по которому прогуливался Джонсон, свидетельствовал об определенных усилиях Гегемонии смягчить это неприятное чувство замкнутого пространства: был создан островок зелени площадью примерно шестьдесят квадратных метров, содержание которого обходилось довольно дорого. В центре возвышались два настоящих дуба, которые с невероятными трудностями доставили с Земли, и содержание которых должно было стоить огромных денег.

Эта буколическая иллюзия не была продиктована чисто эстетическим капризом архитектора: в опаловой клетке Гегемонии она была жизненно необходима с точки зрения психологии.

Вокруг Джонсона десятки Опекаемых бесцельно бродили по миниатюрному парку.

Можно было подумать, что все те, кого в данное время не направляли на работу, назначили свидание именно здесь, чтобы хоть на минуту забыть, что они попали в ловушку на самой негостеприимной планете Солнечной системы, если не считать гигантские газообразные…

Засунув руки в карманы брюк, Джонсон погладил рукоятку пистолазера и капсулу с газом. Все шло, как по маслу. В скверике находилось примерно триста Опекаемых, однако среди них растворились сто пятьдесят агентов Лиги, готовых рискнуть своей жизнью, с большей вероятностью потерять ее в лобовой атаке на здание Министерства, чтобы вынудить Совет Гегемонии закрыться в Зале Заседаний, как это было предусмотрено планом.

А всего полчаса назад в толпе Опекаемых было на пятьдесят сторонников Лиги больше: это были те, кто выбрал верную смерть.

Обычная для данного типового проекта лестница из пластомрамора, ведущая к входу в Министерство, была постоянно запружена толпой Опекаемых, направлявшихся за пропусками, разрешениями на устройство на работу, удостоверениями на право проживания или за другими официальными документами, необходимыми для жизни в пределах Гегемонии.

Таким образом пятьдесят агентов не испытали никаких трудностей, чтобы один за другим проникнуть в здание, смешавшись с толпой. Теперь наступила очередь Гильдера — одного из шестерки, которую Джонсон отобрал для штурма компрессорной.

В тот момент, когда бойцы, собранные в сквере, начнут штурм Министерства снаружи, пятьдесят добровольцев пожертвуют своими жизнями, вызвав на себя огонь смертоносных Лучей, расположенных в коридорах на подступах к Залу Заседаний.

Естественно, Джонсону абсолютно не нравилась идея посылки пятидесяти человек на почти что верную смерть. Поэтому он скрыл эту часть плана от тех, кто не участвовал в ней лично. Однако ставка была слишком большой, чтобы предаваться излишней щепетильности. Штурм снаружи был так явно заранее обречен на неудачу, что Совет и Стражники не должны были догадаться об его истинном значении как средства отвлечения и успеть подготовиться к настоящему удару. Настоящим нападением для них должна была стать атака пятидесяти камикадзе изнутри. И будет слишком поздно, когда они поймут, что и на этот раз речь идет об отвлекающем маневре.

Пятьдесят человек должны были заплатить своими жизнями за уничтожение Совета Гегемонии. Борис Джонсон испытывал смутное сожаление, но никакого чувства вины. Как и все, кто участвовал в этой операции, в число пятидесяти попали только добровольцы, полностью сознававшие, что их ждет.

К тому же Джонсон не строил иллюзий насчет своей собственной судьбы. Он надеялся, что удастся проникнуть в компрессорную, пустить в трубопроводы смертоносный газ, а уж что будет потом…

Но игра стоила свеч. Гегемония будет обезглавлена одним ударом. Начнется хаос. Благодаря всеобщему замешательству, может быть, удастся ускользнуть от Стражников. Однако каждый из участников операции должен был считать себя условно мертвым. При этом наступало странное состояние свободы: в конце концов, когда-то приходится умирать, и если сказать себе, что этот день наступил, смерть начинает приобретать некоторый смысл, а подумать о жизни можно будет после выполнения задания.