Василий Щепетнев - Первое дело Иеро

— Пер Кельвин умер.

Аббат словно и не удивился.

— Вот об этом поподробнее.

Иеро рассказал, что знал и рассказывая, понял, что знал-то он очень, очень мало.

— Я тоже не верю в самоубийство, Иеро. Но случившееся не есть вопрос веры или неверия. Смотри, запоминай, размышляй. Используй данные Богом разум. Постарайся продержаться три луны. Я пришлю тебе смену — или… — он задумался на несколько мгновений, — или подкрепление. Хотя тебя и возвели в сан — и возвели совершенно законно, тебе еще многое нужно узнать. Правда, лучший учитель — опыт, а его ты черпаешь в Но-Оме полными пригоршнями.

Внезапно из дома донесся звук рожка. Протрубил один раз, коротко и смолк.

Аббат вскочил.

— Идем в Дом.

Шел он быстро и бодро, Иеро едва поспевал за ним.

— Дозорный подал сигнал — сегодня в наш Мир открыты ворота Мира Красного Песка.

— Это… Это южные пустыни, Аббат Демеро?

— Нет. Помнишь, в семинарии вам говорили о пере Бруно, который во всеуслышание заявил о множественности Миров? Он раскрыл тайну, и его за это покарали, хотя и слишком, слишком строго.

— Его сожгли на костре.

— Верно. Церковь сожалеет о сделанном, и теперь, когда рьяные головы требуют костров для слуг и подсобников Нечистого, мы всегда вспоминаем о той ошибке. Но сейчас я о другом. Миров действительно много, очень много. И время от времени можно перейти из одного Мира в другой.

— Здесь?

— Путь из Мира в Мир всегда лежит через Навь. Но никогда не знаешь заранее, кто идет в наш Мир. И с чем. Поэтому здесь, в Нави, мы держим стражу. Ночную стражу — так ее прозвали с древних времен.

Двери во дворец оказались приоткрытыми, Аббат Демеро их чуть толкнул, и они открылись настежь.

— Заходи, Иеро. Прости, я теперь должен звать тебя пер Иеро.

Иеро шагнул за порог.

— Ты выдержал испытание. Отлично.

— Какое испытание? — Иеро подумал, что промолчи он, то выглядел бы куда солиднее, но язык, как всегда, опередил мысль, что быстрее всего на свете? Язык болтуна.

— Этот дом — узел Нашего Мира в Нави, и войти сюда может лишь один из дюжины тех, кто свободно перемещается по Нави. Поразительно. У меня ушло три года на то, чтобы переступить порог.

— Я не знал…

— Тебе простительно. Но почему не знал я? Почему не разглядел в тебе Стражника Нави?

Рожок протрубил дважды, и Аббат прекратил самоедство.

— Похоже, Мир Красного Песка все ближе. Идем, нам нужно приготовиться.

На сей раз Иеро удалось удержаться и не спросить, в чем, собственно, будет заключаться подготовка. Он просто следовал за Аббатом, держась слева и на полшага сзади. Позиция это показалась ему наиболее правильной.

Аббату тоже.

— Ты прежде был в патруле?

— Нет.

— Значит, и здесь инстинкт, — Иеро послышалось, что в голосе Аббата Демеро проскользнули завистливые нотки. Именно послышалось, чтобы Аббат, один из наиболее уважаемых людей Союза Аббатств завидовал недоучившемуся семинаристу, ставшему священником только волею случая?

Они вошли в зал, полоуину которого занимало оружие — пики и мечи, арбалеты и кистени, диковинные диски с острейшими краями, метатели от крохотных, карманных до больших. Неподъемных. По сравнению с этой оружейной палатой та, что в поселении Но-Ом, казалась сокровищем бедняка.

Панцири, шлемы, кольчуги занимали другие ползала.

Но, в отличие от Брасье, Аббат Демеро сам подобрал вооружение для Иеро — короткий кривой меч, легкую кольчужку и странный шлем — прочный, он был с прозрачным забралом-окошечком. Понизу по наплечникам проходила губка.

Кольчужка оказалось удобной — нигде не теснила, не сковывала движения. Правда, тонковата. Копье, посланное сильной рукой, проткнет, пожалуй, насквозь.

Аббат помог Иеро надеть шлем. — Незаменим в Мире Красного Песка.

Незаменимых людей нет, а незаменимые вещи есть. Как странно…

Аббат тоже облачился в кольчугу.

— Как знать, возможно, сегодня проход и откроется, — сказал он и просунул голову в отверстие шлема.

В углу зала виднелась винтовая лестница, уходившая вниз.

— Иди за мной, — голос его внутри шлема звучал непривычно, гулко и глухо одновременно.

Аббат начал спуск.

Пять ступенек. Десять. Пятьдесят. Путь шел в темноте, лишь наверху пятно света позволяло первое время видеть окружавший их камень. Тесаные кубы плотно прилегали друг к другу.

Но на сотой ступеньки света уже не хватало. Не споткнуться бы. А то и споткнуться — и кубарем полететь вниз, ломая шею, ребра и все, что есть внутри прочного. Никакая кольчуга не спасет. Как глубоко спускаться? Сделать вместо ступеней желоб да и скользить, протирая порты. Можно тряпицу подстелить, смазанную топленым салом грокона? Постелить и со свистом лететь в бездну.

Иеро нарочно напускал на себя смешные, дурашливые мысли, но веселее не становилось.

На сто восьмидесятой ступени он заметил красное свечение, идущее снизу. Еще тридцать четыре ступеньки — и они оказались в подземелье.

Аббат прошел вперед, Иеро послушно следовал за ним. Следовал — и оглядывался.

Свет исходил от факелов, что торчали из чугунных факельниц. Сами подставки изображали гнусных тварей с огромными зубастыми пастями, в которых и вставлялись рукоятки факелов.

Но огонь, исходящий от них, тусклый, темно-вишневый, казался странно холодным, и языки пламени не плясали, а лениво, тягуче шевелились, когда он и Аббат шли мимо.

Иеро поднес к пламени руку. Ладонь ощутила стужу.

— Это люма, — пояснил Аббат. Ага, люма. Понятно. Ничего удивительного. Знать бы, что это за штука — люма. Минерал, жидкость для горения или вовсе колония светлячков?

Каменный свод наверху не давал эха, и шли они, словно по траве, мягко, неслышно. Не трава под ногами, не земля — мох-камень. Этим камнем выкладывают пол в кельях затворников, чтобы звуки извне не тревожили их, не мешали погружаться в глубины Духа.

— Осторожно, — предупредил Аббат.

Они прошли меж плит, больших, каждая в два роста Иеро. Не плиты — зеркала, это стало видно, когда они вошли в пространство между ними.

Зеркал было пять, и образовали они собой незамкнутую пентаграмму — между каждым зеркалом был проход в три шага шириной. А само зеркало шириною шагов в семь-восемь.

Многократно отраженные фигуры Иеро и Аббата составили толпу. Не потеряться бы.

Посреди пространства возвышалась другая пентаграмма, на сей раз сплошная, по три шага каждая сторона. Она поднималась над поверхностью едва на вершок, но отчего-то казалось, что взобраться на нее будет трудненько.

Они и не взбирались.