Игорь Росоховатский - Ураган (сборник)

Указал мне раскрытой ладонью на кресло напротив. Я удобно умостился в кожаных емкостях, предполагал, что разговор будет не из коротких.

— Ну вот, Петр Петрович, не так давно мы с вами виделись здесь же, на этом самом месте. Я это помнил слишком хорошо.

— Срок, о котором мы условились, прошел, голубчик. Так, может быть, вы изволите доложить о результатах опытов?

— Простите, но о них я доложу директору, когда он вернется.

— Евгений Степанович поручил это дело мне. К его приезду я должен подготовить отчет. Так что уж позвольте…

— Результатов пока нет, Владимир Лукьянович. То есть нет ожидаемых.

— Уговор дороже денег, — игриво погрозил он жирным пальчиком.

Как не похожи были и эти слова, и этот узколобый человечек с перевернутым лицом на того хозяина кабинета, которого не могу забыть. Он словно возник на миг из небытия — остролицый и остроглазый, быстрый в движениях и словах, возник так ясно и зримо, что я заморгал и зажмурился.

Владимир Лукьянович понял меня по-своему. Почувствовал себя хозяином положения. Вышел из-за стола и сел рядом со мной, закинув ногу за ногу. Штанина туго натянулась на жирной ляжке, носок его модной туфли описывал круги. Владимир Лукьянович явно начинал какую-то игру со мной, как кошка с мышкой.

— Сколько времени вам еще понадобится, Петр Петрович? — спросил он и небрежно мизинцем сбросил пепел с сигареты.

— Не берусь определить точно, чтобы вторично не ошибиться.

— Ценю откровенность. Наиболее дефицитное качество в наше время. Правда, в очереди за ним не стоят. Знаю о ваших затруднениях и постараюсь помочь. — Он хотел выглядеть заботливым, всепонимающим «батей», который и обласкать и пожурить может, и облагодетельствовать, и низвергнуть в тартарары. — Так вот, Петр Петрович, мы вам поможем с устройством быта. Вы — нам, мы — вам, откровенность за откровенность, по-отцовски скажу: выбор ваш одобряю. На первых порах мы вам в «гостинке» квартиру выделим.

— Но я еще не женат.

— Не будем формалистами. Это, как я понимаю, вопрос короткого времени. А по основной работе, — он осклабился, — я вам подкину те самые синтезаторы, в которых вы вот так нуждаетесь, — он провел ладонью по горлу. — Дал бы еще тогда, когда вы просили, если бы сам решал…

«И был директором», — мысленно продолжил я его фразу. Она была гладкой, хотя и несколько коммерческой, но я не верил ему, ибо хорошо запомнил его кивок Рожве на защите. И все же, к моему стыду, какие-то сомнения зашевелились. Он уже не казался таким отвратительным. Я разозлился на себя и за эти сомнения, и за то, что, оказывается, могу так быстро изменить отношение к человеку, которому не верю. Кто же я сам такой? Чего стою?

— У вас будут ТФ-синтезаторы, Петр Петрович. Новейшие, с иголочки, импортные. Будет и остальное — все, что потребуется. Создадим новые условия и в совхозе. Там тоже будут довольны. Но ответьте мне, Петр Петрович, можно ли рассадить этих ваших лидеров в отдельные стада? Пусть они властвуют каждый в своем стаде и не воюют. А некоторые показательные экземпляры следует содержать индивидуально, как вы думаете? Ведь они будут смотреться и каждый поодиночке, насколько я понимаю, и произведут впечатление на членов комиссии? Мне рассказывали, что шерсть на овцах высшего качества, дубленка выйдет — шик. Комиссия придет и уйдет, аки смерч. А вы потом будете спокойно работать уже в новом качестве — кандидата наук и ведущего научного сотрудника. Возможно даже, главного руководителя лаборатории. Многоуважаемому Кириллу Мефодиевичу ведь давно пора на пенсию. Тут вам и возможности новые откроются. Зеленый свет по всей линии. Понимаете? А сейчас я хочу, чтобы эта наша работа поскорее дала практические результаты, с которыми Евгению Степановичу не стыдно показаться не только в управлении, но и в академии.

Я все понял. Да, он говорил не только от своего имени, но и от имени Евгения Степановича. Сам он никогда бы до этого не додумался. И разговор со мной они специально перенесли на время отъезда директора, чтобы Евгений Степанович оставался как бы ни при чем, ведь он мог и не знать, о чем будет говорить со мной его зам. Они хорошо рассчитали. Почему же мне не ухватиться за протянутую руку? Почему, в свою очередь, слегка не схитрить и не убаюкать его обещальными словами, так сказать, не заверить руководство? Ведь он берет ответственность за весь марафет перед комиссией на себя.

Но даром ничего не дается. И если я сейчас схитрю и хоть немного сойду со своей дороги, я уже не смогу вернуться на нее. Потому что буду уверять других в том, в чем сам не уверен, и в конечном счете, изменив себе, стану другим. И «дом с недоделками», который я сдам комиссии, заставит меня, как говорят строители, лечь в фундамент для крепости.

Холодные глаза навыкате находились совсем близко от моего лица. Он не догадывался, что я наблюдаю за ним, и как бы, давая себе отдых, снял улыбку со своего лица и оставил его голым — со змеиными губами и тонким носом, похожим на клюв. Пришлось повернуться к нему, и только тогда он поспешно прикрылся обязательно-доброжелательной улыбкой. Но я уже видел — я вспомнил! — как он выглядит без нее.

— Со всей откровенностью, как вы просили, Владимир Лукьянович, скажу вам, что я не буду обманывать комиссию «практическими результатами нашей работы».

Он сразу понял, что переубеждать меня бесполезно. Встал со стула и пересел в кресло напротив — в директорское кресло. Между нами была прежняя дистанция. Его бритая, жирная, тяжелая челюсть выпятилась, взгляд был полон предупреждающей угрозы. Но он тут же сменил угрозу ленивой пренебрежительной ухмылкой.

— Позволю себе заметить, Петр Петрович, все сроки истекли. Мы снимем вашу тему с довольствия… с финансирования.

Его лицо застыло под ледяной маской, подражая лицу Евгения Степановича. Аудиенция окончилась. Жалея себя, мне нужно было уходить из института.

Но я не ушел.

(«Я, Владимир Лукьянович!»)

Ну что, дружки любезные, чей талант больше? Под занавес, так сказать, открою вам одну простую истину — каждый использует силу, дарованную ему природой. Один — способности к науке, другой — крепкие бицепсы, третий — хитрость. Главную, так сказать, мышцу, которая в черепушке глубоко спрятана, и не каждый догадается ее тренировать как следует. А в ней-то наибольшая сила, ведущая к успеху во всех землях и при любых режимах. Это она позволяет использовать людей, вышибать из них все, что тебе нужно. Какой-то человечек прославится как талантливый математик, музыкант или шахматист. А в жизни ты с ним такую партию сыграешь, так все ходы наперед посчитаешь, что он потом до конца дней на тебя вкалывать будет, под твою музыку попляшет и не заподозрит даже, для кого старается.