Джеймс Ганн - Мир-крепость

Наконец появились огни Королевского Города, подсвечивая низкие тучи зловещим багрянцем. Машина свернула на проселок с наезженной колеей и ползла по нему довольно долго. Я понятия не имел, куда меня везут. В конце дороги вздымалась к небу высокая, массивная гора, заслоняющая звезды; перед ней мы и остановились.

Меня вытащили из машины, Сабатини исчез в темноте. Послышалось какОе-то звяканье и протяжный скрип. Дверь открывалась с трудом. Высокий Агент потянул меня вперед, и я остановился, чтобы в последний раз взглянуть на звезды, мерцающие среди облаков.

Сильный рывок швырнул меня в темноту. Впереди появился .слабый мерцающий огонек, и перед нами открылся широкий коридор с пыльным полом и темными каменными стенами. Огонек двигался вперед, а мы за ним, сначала по коридору, потом вниз по крутой лестнице, несколько шагов по ровному и снова вниз, вниз, вниз. На стенах появились капли, порой высверкивал какой-то кристаллический осадок, а мы все спускались в глубь земли, следуя за танцующим огоньком.

Остановились мы в темной комнате. Я чувствовал, что она огромна: вокруг было совершенно темно, однако не возникало чувства, что стены давят на тебя. Сабатини указал на что-то, и его спутники зажгли факелы, укрепленные в ржавых зажимах. Они вспыхнули чадным пламенем, и я осмотрелся. Комната больше напоминала пещеру. С потолка капала вода, на неровном каменном полу вдоль стен стояли странные устройства из железа, дерева и веревок.

Я медленно перевел взгляд на Сабатини. Тот разглядывал меня и улыбался.

- Вижу, комнатка произвела на тебя впечатление, - тихо произнес он. - Тебе знакомы ученые работы твоих братьев. Я тоже своего рода ученый, и это моя лаборатория. Здесь я изучаю сущность истин... и методы ее извлечения. Это увлекательное занятие, и мне кажется, я обнаружил некоторые основные законы, пропущенные философами.

Он оглядел комнату.

- Старый Барон, приказавший построить замок и позаботившийся об обстановке этой комнаты, придумал много нового, но он не был философом. Для него это было всего лишь хобби. Когда-то эти стены дрожали от стонов, криков и визгов. Это он визжал от наслаждения. Но теперь комната принадлежит мне, а я ищу здесь истину. Где камешек?

Трудно пожать плечами, когда твои руки связаны сзади, но мне это удалось. Есть только один способ не сказать лишнего - полное молчание. Я решил молчать, независимо от того, что со мной будет.

Сабатини с усмешкой следил за мной, потом кивнул одному из Агентов. Маленький типчик со сверкающими глазами вытряхнул из рукава нож и встал за моей спиной. Я невольно выпрямился. Что-то свистнуло в воздухе, и мои руки повисли, освобожденные. Я хотел растереть запястья, но сдержался.

- Боль - это нечто удивительное, - продолжал Сабатини. На одних она действует как раздражитель, заставляя их язык говорить, неважно, правду или ложь, лишь бы это удовлетворило задающего вопросы. При этом трудно отделить нужные сведения. Для других она является клином, разрывающим душу, чтобы освободить место для других чувств. Для третьих это кляп, они крепко сжимают его зубами, и даже смерть не может их разжать. Интересно, ты из каких?

Мне тоже было интересно, но я не подал виду, продолжая смотреть на него равнодушным взглядом. Лицо его улыбалось, но глаза оставались холодными, жестокими и пронзительными. Они смотрели на меня и видели слишком много. Однако я не отвел взгляда.

- Давай посмотрим, - сказал он. - Думаю, тебя это заинтересует, ты ведь любопытен.

Он повел меня по комнате, показывая различные устройства, стоявшие на полу и висевшие на стенах, рассказывая при этом, как они действуют и что делают с человеком. В его голосе звучала нежность, он очень точно подбирал слова. Бесчисленные пытки представали предо мной, и не один раз меня продрало морозом по коже.

У некоторых инструментов были шипы, у других - ножи, у третьих - веревки и колеса. Там были маленькие клетки, в которых человек не мог ни сидеть, ни стоять, были сапоги и перчатки со стягивающими винтами.

- Они всем впору, - сказал Сабатини, - и в этом заключается их прелесть.

Он показывал мне старые темные пятна и рассказывал о них, сверкая глазами. Однако инструментов было слишком много, впрочем, пятен тоже. В конце концов его мягкий, мурлыкающий голос перестал до меня доходить - я смотрел, но не видел.

- Все здесь гениально, - сказал он под конец, - и мы восхищаемся мастерством исполнения. Мы смазываем колеса и винты, точим ножи и шипы, меняем веревки. Однако в конечном счете эти устройства не достигают цели. Они слишком величественны, слишком сложны, в них слишком много частей. Им недостает одного: драматического аспекта, который притягивал бы разум как символ, не позволяя забывать о себе. Именно на этом основано извлечение истины. Мы теперь не пытаем, не мучаем тело. Мы используем лишь слабый болевой раздражитель и пытаем разум.

Я мог бы броситься на него, мог ударить его и бежать к двери. Но я знал, что у меня нет шансов, а такая попытка была бы признанием слабости. Нет, лучше было просто молчать. Я и так был слишком слаб.

Он повел меня обратно к арочному проходу, через который мы сюда попали. На столе лежала коллекция игл, ножей и клещей. Сабатини внимательно оглядел их, посматривая то на меня, то на стол. Вытянул руку, взял щипцы и принялся поигрывать ими.

- Садись, Уильям, - вежливо предложил он, указывая на тяжелое кресло возле стола. Я сел и положил руки на подлокотники. Низенький Агент тут же закрепил их зажимами, два других зажима сомкнулись на моих ногах. Я сидел спокойно - я не мог пошевельнуться, даже если бы захотел.

- Тебе наверняка интересно, - говорил Сабатини, - какое право я имею на камень. Я скажу тебе. Самое большое право. Я хочу его иметь больше, чем кто-либо другой, и готов сделать все, чтобы получить его. Абсолютно все.

- Почему?- спросил я и тут же пожалел о том, что нарушил данное себе обещание.

У Сабатини заблестели глаза.

- Не знаю, - задумчиво сказал он. - Я буду честен, Уильям, и надеюсь, что ты ответишь мне тем же. Я тебя люблю, и ты полюбишь меня. Вероятно, это произойдет не сразу, но ведь мы терпеливы, правда, Уильям? Я буду рядом с тобой, ближе, чем кто-либо в прошлом и будущем. Повторю еще раз: не знаю. Но мне известно, что он имеет большую ценность, а значит, должен быть моим. По Галактике разошелся слух, что он здесь, и я сразу понял - это то, что я ищу. Я многим пожертвовал, чтобы приехать сюда и найти его, очень многим. Но когда я его заполучу, Галактика будет моей.

Откинув голову назад, я рассмеялся. Эхо отразилось от стен и обрушилось на нас. Он покраснел, глаза его потемнели, и я понял, что смех был правильной реакцией. Но вскоре лицо его обрело обычный цвет, и он вновь улыбнулся.