Дмитрий Сергеев - Прерванная игра

Некоторое время она точно собиралась с силами, приложив ладонь к груди, пыталась унять сердцебиение.

- У меня будет ребенок,- выдавила она.

- Поздравляю,- совершенно безотчетно, машинально проговорил он, с все большим изумлением вглядываясь в ее расстроенное лицо.

Недоумение, мелькнувшее в ее взгляде, возвратило ему трезвость рассудка.

- Простите,- сказал он.- Я сказал глупость.

- Что мне делать?- Отчаяние, звучавшее в ее голосе, полоснуло его.

"Господи, что же делать?"-мелькнуло в уме.

Теперь им вовсе не требовалось произносить мысли вслух, достаточно было обмениваться взглядами, чтобы угадывать, кто о чем думает. Да и о чем, собственно, могли они думать сейчас?

"Я должна поступить так. Ты прав, это ужасно. Но у меня нет другого выхода. Подскажи, если он есть".-"Если бы я знал, если бы я видел выход..." -"Его нет. Это не твоя и не моя вина. Не мучайся".

Их безмолвный разговор длился недолго.

- Я знаю, у вас есть необходимые лекарства и есть справочник,- первой нарушила молчание Дьела.- Вы говорили, что закупили целиком аптеку. Я должна знать, сколько у меня времени осталось на раздумья.

- Он находится там,- рукой показал Ивоун в сторону темного и сырого потолка.

-А Другого выхода все равно нет.

Они шли назад, плутая в темных переходах, попадая в каменные тупики, где совсем не было света.

Ивоун невольно думал о младенце, которому, если Дьела не примет мер, предстояло родиться и жить во тьме.

Кто посмеет осудить ее, если она не даст возможности появиться ему на свет? Даже и само выражение "появиться на свет" звучало теперь чудовищной насмешкой. Скоро все они погрузятся во тьму. Не помутится ли у них самих рассудок, не сойдут ли они с ума? Интересно, выживут ли котята, которые родятся слепыми и никогда не прозреют? Даже не будут знать, что существует свет.

-Я всегда верила: искусство есть высший смысл и содержание жизни. Если оно не поддельное, подлинное, оно живет независимо от капризов моды. Даже если люди в силу временной слепоты перестают замечать красоту полотен, ваяний, красоту и гармонию стихов, симфоний, истинные произведения все равно не мертвы - живы. И все поддельное, временное, несмотря на кажущийся успех, неизбежно умирает. В конечном итоге человечество отбирает и сохраняет все подлинно лучшее, то, без чего человек не был бы человеком, остался животным.

"Так вот с кем заочно спорил Сколт", - сообразил Ивоун, слушая Дьелу.

- А теперь я усомнилась, - призналась Дьела. - Человечество не стало лучше, добрее, гармоничнее. Искусство не спасло людей. Где и когда была допущена ошибка? Может быть, роковая. Некогда искусство восстало против ханжеского религиозного духа- средневековья. Оно возвеличивало красоту и мощь человеческого тела. В литературе это проявилось через изображение земной плотской любви.

Художники и писатели достигали того, что человек становился в полный рост - велик и могуч, равен богу. Но со временем акцент сместился. Прежнее искусство, искусство возрождения, изображало человека обнаженным, будучи уверено, что это красиво и величественно. Теперь искусство раздевает человека, чтобы унизить, насмеяться над его слабостями, над его бессилием возвыситься над собственной плотью. Почему этот поворот совершился в нашем сознании?..

Ответа на этот вопрос у Ивоуна не было.

Глава двенадцатая

Записи в дневнике Ивоуна стали совсем краткими.

"С южной стороны автомобили погребли первый ярус и ниши с апостолами. На севере подошва автомобильной горы достигла церковной ограды. Заболел Ахаз, Кажется, серьезно".

"Автомобили начали ударяться в северную стену. На юге солнечные лучи перестали попадать в окна: их заслонила гора. Даже в середине дня в храме не бывает светло, Ахазу все хуже. Жалуется на холод, просит, чтобы его вынесли на солнце".

"Ахаза похоронили в склепе. Урия сказала, что жить ей осталось двадцать дней. Очень похоже на правду".

"Перестал звучать орган. Вернее, звуки, которые Дьеле удается извлечь из него, не похожи на музыку - жалкое и бессмысленное дребезжание медных труб".

"Скоро наступит тьма. Северная и южная горы сомкнулись. По радио говорят, что купол и шпиль храма, торчащие из автомобильной горы, почти невозможно увидеть.

На вертолеты, обслуживающие туристов, нельзя достать билетов. Все жаждут острых ощущений. Ничего другого старая Пирана не может дать. Раздаются требования так же поступить с другими древними городами..."

День и ночь в храме отличались теперь только по звукам: днем грохотало, ночью наступало затишье. Изредка с высоты вдруг падало что-нибудь, гулкое эхо раскатывалось внутри собора. К таким внезапным вторжениям в ночную тишину привыкли.

Люди стали не то чтобы замкнутей, но как-то более погруженными в себя.

Начала дичать кошка. Ее истошные крики разносились посреди ночи.

- Задушить проклятую надо, - сказал Калий. - Только б попалась в руки.

Он начал охотиться за обезумевшей кошкой. Но изловить ее было не просто. Она перестала подходить к людям. И едва кто-нибудь приближался к ней, остервенело шипя, стремглав уносилась в темноту. И вновь ее дикий крик будоражил нервы.

Свет берегли. Свечи зажигали, лишь когда садились за стол. Трепетный язычок пламени озарял крохотное пространство поблизости от стола. Из сумрака выступали неузнаваемые лица. Что-то дикое появилось во взглядах людей, какая-то настороженность, ожидание.

Время определяли без часов, по звукам. Когда грохот затихал - пора было ужинать.

- Киса, киса - тщетно взывала Плова.

Кошка не показывалась, не подходила теперь даже к своей любимице.

- Она с голоду околеет, - печалилась девушка.

То ли из-за того, что наступили потемки и пламя свечного огарка было чересчур мало, чтобы видеть лицо и фигуру в полном объеме одновременно, всегда какие-то детали размазывались, растворялись, становились плоскими и вoвсе исчезали, но Плова теперь не казалась куклой. Черты ее лица выражали подлинные человеческие чувства. Может быть, из-за наступившей темноты она перестала корчить из себя красавицу. Кому теперь видна ее красота? И стала действительно красивой. Хотя сильно похудела и лицо ее заострилось. Зато в ее чертах проглянула внутренняя красота. Да и все другие лица изменились к лучшему, по мнению Ивоуна.

Плова добилась ответа. Но то было не тихое мяуканье, как раньше, а остервенелый рев обезумевшего животного. Первым не выдержал Калий.

- Пристрелю!

Он выхватил пистолет и ринулся в темноту. Громыхнул выстрел. В вышине отозвались трубы расстроенного органа, звякнула автомобильная железка.

Кошка тенью прошмыгнула сквозь освещенное пространство и скрылась. Рев ее сделался -еще более жутким и громким.