Павел Шумил - Эмбер. Чужая игра

— Не хочу тебя ни с кем делить!

— А помнишь, что насчет Гилвы говорила? — спрашиваю я на ушко.

— Гилва — не в счет. Мы с ней ближе, чем сестры.

Никогда женщин не пойму. С Гилвой меня делить согласна, а со своим двойником — нет…

Третий день запутываем следы. Ведем группу по очереди. Смысла в этом нет, но Гилва считает, что следы нужно путать. Ради ее спокойствия я готов путать следы хоть месяц. Но есть десяток способов найти нужного человека в отражениях. Об одном говорил ей еще при первой встрече — пройти Лабиринт и попросить доставить тебя на свидание с объектом поиска. Логрус так не делает, но может указать вектор поиска. Есть, есть варианты. Гилва просто слабовата в играх с силами. Нас не трогают по другой причине. Мы не представляем непосредственной опасности. Одно дело — грудью на защиту родного порога, другое — играть в мышей, которые охотятся не на кота — на прайд львов.

Второй день Гилва не в себе. Вчера хотел поговорить — сорвалась, накричала. Я сам чуть вразнос не пошел. Паола вклинилась нас успокаивать, и ей досталось от обоих. Довели бедняжку до слез, и она же у нас просила прощения. Тошно.

Конечно, все понятно. Не оправдал я надежд. А те, что были, разбил. Не захотел селиться во Дворах Хаоса, не захотел бороться за трон, не пошел на мировую с Логрусом. Всех против себя настроил. Паола еще двух придурков пришила. Все так… Порушили жизнь славной девчонке. Но ведь не специально. Совесть, например, меня совсем не мучает. Неловко только как-то.

Веду группу, на ходу изобретая достопримечательности. Дирижабли роятся в фисташковом небе как мошкара. Фудзияма с вершиной, покрытой изумрудным льдом, табун пегасов, резвящихся над лугом. Дриады в венках из дубовых листьев приветливо машут нам из ветвей деревьев. Нимфы ручья звонкими голосами поют песенки фривольного содержания. Паола наслаждается жизнью. Только иногда бросает настороженные взгляды, не слишком ли я засматриваюсь на симпатичную мордашку. Даже Гилва вновь начала улыбаться.

Меняю стиль. Стволы деревьев принимают оттенок полированной стали. Колокольчиками звенят листья под ветром. Фольгой шоколадки шуршит под копытами трава. Увидев нас, величавой серебряной статуей застыл лось. Хрустальный мост перекинулся через речку жидкого золота.

— Погоди, Дан, — останавливает меня Гилва. Извлекает из воздуха арбалет и пускает в мост тяжелую, каленую стрелу. Радуга вспыхивает на мгновение в миллиарде осколков, золотистая вода с шипением принимает то, что секунду назад было чудом невиданной красоты. Мост, на пробу, оказался из обычного закаленного стекла.

— Эх, Повелитель… — вздыхает дева Хаоса. — Красота тебя погубит.

Форсируем речку вброд. Глубина — коню по брюхо. Зачерпываю ладошкой и пробую воду на вкус. Фанту напоминает…

Завтра — конец отпуска. Хорошего помаленьку, нужно переходить к следующему этапу — анализу и исследованиям. Завтра начинаем новую жизнь! Настоящую. Солидную. Серьезную. Полезную! Исследуем на приборах все чудеса, разложим по полочкам. Какой толчок для всех физических наук! Я, конечно, скромный, но увидеть свой портрет на странице учебника было бы очень даже недурственно. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

ЧАСТЬ 3

ИГРА ПО ПРАВИЛАМ

Сообщаю решение девушкам. Энтузиазма не вижу, но встречаю понимание. Первым делом надо пристроить куда-то лошадей. Нет проблем — у Гилвы есть козырь одного постоялого двора. Там ее знают, любят, и готовы ухаживать за ее Камелотом хоть несколько лет. Второе достоинство этого отражения — фокусы со временем. Пока Гилвы там нет, время почти застывает. День равен году. Сдаем лошадей на ответственное хранение, отходим на пару километров, я наколдовываю школьную доску между двух мексиканских кактусов и несколько кусков мела. Рисую козырь одной характерной скалы на севере Ладожского озера. Место там уединенное, а женщин нужно подготовить к встрече с цивилизацией. Слишком много условностей и правил поведения изобретено на Земле. При мимолетном контакте это не имеет значения, но я хочу обосноваться в родном мире надолго. Надеюсь, и Гилва найдет себя в нем.

Наколдовываю дождик, провожу девушек через козырь, и сам прохожу вслед за ними. Дождик смоет с доски рисунок, и местные жители не попадут ненароком в незнакомые места.

Остров довольно сильно изменился. Я не был здесь лет десять. Кружу по берегу, пока на полянке не вырастает знакомая полукапсула, а рядом с ней, под навесом — три учебных места с компьютерами, стереоэкранами, сенсошлемами и прочей дребеденью. Паола с визгом восторга бросается к ближайшему компу и роется в каталоге библиотеки. Отстегиваю с пояса шашку, снимаю с Паолы портупею и отношу оружие в дом. Гилва смотрит на комп, на озеро, раздевается и лезет купаться. Я — за ней. Попутно сообщаю, что в этом мире принято пользоваться купальниками. Гилва смотрит на две необременительные тряпочки у меня в руках, надевает и смеется. Объясняю ей, что с точки зрения любого цивилизованного землянина, она теперь одета.

Когда, замерзнув, вылезаем из воды, замечаю, что к нашему острову движется лодка. Древняя-древняя. Чтоб я сдох — с двигателем внутреннего сгорания! Ведет лодку древний как мир старик. Лохматый и бородатый. Его пиджак и брюки сшили сто лет назад, и двести лет не чистили. Даже цвет не берусь определить — до такой степени засалились.

Пристает к берегу рядом с нами, здоровается, удивленно смотрит на полукапсулу.

— Сынок, никак вы, эта, ученые?

— Сейсмогеологи, дедушка, — подыгрываю я.

— Эта, значит, рвать будете?

— Никак нет. Только слушаем. Где-нибудь землетрясение обязательно будет, а нам больше и не надо.

— Эта хорошо, что рвать не будете. А надолго в наши края?

— Трудно сказать, отец. Как запишем хорошее землетрясение, так и снимемся. А когда оно будет — кто ж его знает.

— Если я тут грибков пособираю, вашим приборам помехи не будет?

— Собирайте, дедушка. Датчики вокруг острова на дне лежат. Здесь только мы живем.

Старик тянет из лодки палку и корзинку. Не поверите — корзинка, хоть и из пластиковых полос, но вручную сделана. Такие самоделки только в дальнем космосе встретить можно, где каждый грамм на счету. Видимо, дед имел бурную молодость, своими глазами повидал сотни планет, посетил половину освоенных и не очень миров, если так тянется к старине. Не буду говорить ему, что я — космодесантник. Иначе начнутся воспоминания — до ночи. Любуюсь мотором. Старательно восстановленный музейный экземпляр. Самый настоящий ретро! И тут замечаю газету. БУМАЖНУЮ газету, небрежно придавленную якорем из двух кирпичей. Освобождаю и читаю. Газета конца ХХ века, чтоб мне лопнуть! 1998-й год. Раритет! Манускрипт! Инкунабула!