Андрей Дмитрук - Морская пена

Ближе, ближе ржавая гладь, чешуя затонувших стволов, шапки ядовито-зеленой поросли трясин. Рассекая гладь воды, удирает водяная змея.

Шасси не выпущено. Мгновенный удар, плеск, лавина грязи рушится на стекла...

Собрав остатки воли, Вирайя выдернул обмякшее тело из кресла, освободил Аштор и рабыню. Повинуясь его яростному жесту, пилот, наиболее тренированный из всех, распахнул люк и смело спрыгнул в гнилую жижу. Он стоял по бедра в болоте, приготовившись поддержать следующего.

Когда Вирайя опускал полуобморочную Аштор, что-то блеснуло по другую сторону "стрелы". Пилот с Аштор на руках зажмурился, присел от грохота. Она вмиг очнулась и рванулась спрятаться за деревьями.

Следующая ракета взорвалась в двадцати шагах. Они как раз спускали из люка рыжую. Седой косматый столб, зарычав, осел в тучу пара. Бессмертный покинул "стрелу" последним, не забыв, впрочем, чемоданы.

Скорость "черных стрел" сослужила им на сей раз плохую службу. Обрушить залп на болото они могли только пикируя; затем приходилось подниматься высоко над землей, разворачиваться и опять заходить в пике. Вся четверка, разгребая зловонную топь, уже углубилась в чащу, когда ракеты, гремевшие впустую, наконец накрыли цель. Увязший аппарат расцвел жарким цветком.

И наступила тишина. Далекий, как звон в ушах, рокот уходящих хищников. Жужжание насекомых. Равнодушные всплески - это срывались тяжелые капли со стволов, обросших за послепотопное время мочальной бородкой белесых корней. Шаг, еще шаг. Засасывающее дно, коричневая вода по пояс, пахнущая тошнотворно, как слизь, выделяемая напуганным ужом.

Пилот, оказавшийся поразительно выносливым, тащит на плече жалкую, измокшую рабыню. Вирайя вплавь буксирует чемоданы. Страшно оказаться в глуши без вещей, без запаса еды. Аштор боится всего - змей, пиявок, коряг, вони, трясины,- но деваться некуда, и она бредет, бледная до сизого, с дрожащими губами.

Путь немеряный; с высоты лет казался огромным. Пилот иногда не выдерживал и хрипло восклицал:

- Кем надо быть, чтобы осмелиться поднять руку на Бессмертного! Воистину пришли последние времена. Или:

- Гнев Единого пал на Орден. Вижу раскол и брань среди Священных!

Вообще он выражался очень книжно, в духе прописей гвардии и Корпуса Вестников.

Наконец топь стала мелеть, местность - возвышаться. Открылись поляны, затянутые сухим растрескавшимся илом. Скоро нашли чистый ручей, отмеченный по краю пестрыми цветами. Взобравшись на поваленный ствол у воды, беглецы с наслаждением разделись. Пилот принялся полоскать ворох одежды и сапог. Цепенея от страха перед Бессмертным, он все же не мог удержаться и нет-нет, а поглядывал, как Аштор моет прекрасные белые ноги с еще свежим лаком на ногтях.

Рыжую пришлось освободить от чехла, шортов и сырой, как губка, кожи фартука. Под ласковым рассеянным солнцем она окончательно пришла в себя. Кажется, она была сложена не хуже, чем Аштор, - но чудовищная худоба обрисовала мослы колен и кости бедер, приклеила кожу к ребрам и позвонкам... Бледная оливковая кожа с кровоподтеками на груди, с гри-фельно-серыми струпьями шрамов!

Устыдившись своей наготы, рабыня обхватила колени и зарылась в них головой.

Как бесконечно ни устала Аштор, как ни сжималось ее сердце при мысли о громадной вымершей земле, которую теперь, может быть, годами придется мерить пешком, она не выдержала и рассмеялась. А за ней и Вирайя. Пилот почтительно прыснул в ладонь. Медленно появились над сбитыми коленями живые, как родники, глаза - боязливые, вопросительные. Хохотала прозрачноглазая длинноногая красавица, едва прикрытая кружевным бельем. Ей вторили двое мужчин, одетых еще более скудно, - на одном, утлого сложения блондине, плавки проштемпелеваны номером.

- Здравствуй, - сказала длинноногая, насмеявшись. - Тебя как зовут, стыдливая мимоза?

- Орианой, моя госпожа. Прости меня, я испугалась, увидев себя без одежды.

- Доставила ты нам хлопот, Ориана!

Этого не следовало говорить. Ориана мигом уткнулась лбом в землю и стала молить о прощении. Вирайя, обняв за плечи, почти поднял женщину.

-- Здесь все тебе рады, рады тебе помочь.

- Слава Единому,- сказала Ориана, проведя рукой по волосам. Только теперь заметил Вирайя, сколько седого пепла скрывает рыжий огонь. - Я уже совсем прощалась с жизнью там, на горе. У меня кончился хлеб, я все время спала. - Она всплеснула ладонями.- Неужели вы тоже беглые?

- Беглые? Мы?!

Пилот напыжился, готовясь достойно ответить, но Вирайя жестом велел ему молчать и сказал как можно ласковее:

- Да, мы бежали из Меру.

Очевидно, злосчастный ягненок и не догадывался, что таинственный ночной вылет иерофанта был не сверхсекретным орденским делом, а бегством. После слов Бессмертного он несколько раз закрыл и открыл рот, но ничего больше не изрек. Стоя у ручья, отжимал только что выстиранную фуфайку Аштор. Коль скоро мир уже разрушен, пусть рушится до конца. Будем философами.

- И вам удалось захватить самолет? Какие же вы мо...

Тут Ориана вдруг уставилась, не мигая, в одну точку, на секунду замерла, как загипнотизированная, и ринулась со ствола, на котором сидела. Вирайя еле успел поймать ее за руку, потом подскочил пилот. Аштор вскрикнула, решив, что рыжая увидела змею.

Но рабыня, бившаяся в руках мужчин, с диким ужасом смотрела на два золотых крылатых диска,- большой и малый,- мирно покачивавшихся на дереве.

- Успокойся,- приказал Вирайя. - Да стой же! Сейчас, сейчас...

И, отпустив Ориану, сильным решительным движением забросил сверкающие бляхи в болотное окно, прикрытое ряской и сором.

Отчаянный вопль пилота разбудил эхо в лесу, спугнул птиц и потревожил гревшихся на солнцепеке мудрых сетчатых питонов.

XVII

Варуна видел великую армию.

Возможно, не так уж неправ он был, предполагая, что коротконосые узнали о гибели Архипелага. Волна вооруженных племен двигалась с гор Севера, увлекая за собой остатки приречных общин. Армейские посты успевали только послать отчаянную радиограмму соседу - и умереть, поскольку боеприпасы оканчивались быстро, подвозить их теперь было неоткуда, а коричневые воины, веселые фанатики, с песнями шли на пулеметы и орудия, пока молнии белых демонов не захлебывались под горой трупов...

В нежнейших сиреневых сумерках Варуна подвесил "стрекозу" над заболоченной равниной. Три больших муравьиных колонны извивались в пустынном просторе, порою сливаясь краями. Светлые огоньки, мерцая, перебегали вдоль колонн, словно солнечные блики на хитиновых панцирях,- то блестело оружие. Роями стремительных жуков стелилась конница. Подсвеченная закатом кровавая пыль взлетала из-под копыт на сухих участках. Прямо под собой Варуна различал даже распластанные ветром хвосты коней.