Октавиан Стампас - Цитадель (Тамплиеры - 3)

Со двора донеслись голоса. Брат Гийом выглянул в окно и негромко сказал:

- Граф де Марейль.

Через несколько секунд, в комнату вошел небольшой плотный старик, совершенно седой, подвижный и веселый.

- Ну что? - бодро спросил он, прохаживаясь по каменному полу, позванивая серебряными шпорами, задевая краем летающего плаща ножки стола.

- Ну что, эти лекаря-притворщики опять бросают нам камни под копыта?

- Вот именно, - сказал великий магистр, - я только что вернулся от короля.

- И что сказал этот вечно трясущийся, собачий хвост?

- Он действительно трясся от страха, но когда я уходил, у меня не было впечатления, что мне удалось его полностью образумить. К сожалению.

- То есть? - тихо спросил брат Гийом.

- Он сделал вид, что подписал сервильную грамоту на Асфанерский лен, по глупости. Не придал, мол, значения. Но я ему не верю. Слишком долго он скрывал, что вообще сделал это. Ведь мы узнали об этом только после того, как люди Д'Амьена заняли этот несчастный караван-сарай.

Седой граф резко дернул полой своего плаща.

- Но если он решил предаться этим ворам-врачевателям, он безумец, - или он забыл кому должен быть благодарен за то, что... ведь мы можем...

- Вот это меня и беспокоит, - погладил свою бороду великий магистр, умным человеком я его никогда не считал, но на человека, способного действовать во вред себе, он тоже не похож.

- Он рассчитывает на то, что мы сейчас и сами не захотим скандала в королевском семействе, - сказал брат Гийом.

Де Торрож погладил ладонью правый бок.

- Может быть, может быть. Очень болит печень, - без всякого перехода заговорил великий магистр о своем основательно подорванном здоровье, - ты бы брат прописал мне какое-нибудь снадобье, знаю ведь, занимаешься знахарством там, в своих подвалах.

- При недугах, типа вашего, полезнее воздержание, чем даже самое лучшее зелье. Что толку в питие лекарств, если за ним следует питие вина.

- Ладно, ладно, - махнул рукой граф, - вернемся лучше к Бодуэну. Судя по всему, пришло время задуматься о ближайшем будущем династии.

- Бодуэн V еще совсем ребенок, - заметил граф де Марейль. Сказанное, разумеется, не было ни для кого новостью.

- Даже когда он вырастет, он не сможет стать полноценным претендентом на престол и, тем более, королем, - великий магистр продолжал растирать свой бок. - Нам следует обратить внимание на принцесс. Боюсь, что даже если мы сделаем это немедленно, мы будем не первыми, кто догадался это сделать.

Великий магистр закрыл глаза, пережидал, видимо, приступ боли. Присутствующие молчали, наблюдая за ним. В глазах брата Гийома нельзя было прочесть ничего определенного, граф де Марейль рассматривал де Торрожа более чем заинтересованно. В случае скорой смерти последнего, граф, как один из родовитейших и заслуженнейших рыцарей ордена, реально мог претендовать на его перстень. Впрочем, де Марейль не был человеком кровожадным, напротив можно было его назвать человеком благонравным. И вряд ли он стал что либо делать, чтобы столкнуть великого магистра в могилу, край которой был, судя по всему, близок. Но не желать ему смерти было выше его сил.

- Я уже думал о них, - сказал брат Гийом.

- О принцессах? - спросил де Торрож, не открывая глаз.

- Да, мессир.

- И что же вы надумали? - вступил в разговор де Марейль. Сам он мало интересовался судьбой этих девчонок. Еще когда они жили при дворе, вокруг каждой из них образовалось нечто наподобие партии. Находились лихие головы, готовые обнажить ради них свои мечи. Одни, ввиду будущих благ, другие по соображениям куртуазного свойства. Это рыцарям Храма строго воспрещалось поклоняться какой-либо женщине, кроме девы Марии, для всех остальных крестоносцев такого запрета не существовало.

- Трудно сказать, какая из них менее выгодна для нас в качестве будущей королевы, - сказал монах.

- Что вы имеете в виду? - открыл один глаз, великий магистр.

- Изабелла, судя по некоторым нашим наблюдениям, влюблена в Гюи Лузиньянского, а духовником Сибиллы, с месяц назад, сделался отец Савари, а он, как известно, давно уже тяготеет к Госпиталю.

- Если Изабелла выйдет за Лузиньяна, они могут стать хорошей парой для Иерусалимского трона, - тяжело вздохнул и поморщился де Торрож. - А откуда ты, кстати, знаешь про то, что Изабелла влюблена в этого островитянина?

- Из этого письма, - брат Гийом продемонстрировал свиток, - мне удалось уговорить одну из камеристок принцессы, чтобы она помогала нам.

- Савари, Савари, я вспомнил его, - воскликнул де Марейль, - это большой прохиндей.

- И что в этом письме?

- Оно довольно откровенное, хотя, мне кажется, что между ними пока имела место только переписка.

- А где Гюи сейчас, все там же, на Кипре?

- Да, мессир.

- Что-то очень долго он сидит на этом Кипре, - счел нужным, заявить де Марейль. Он чувствовал, что беседа, в сущности, протекает без его участия и хотел напомнить о себе.

Де Торрож взял из тонких пальцев монаха свиток с письмом принцессы, но не стал разворачивать. Читать у него не было сил.

- Что ты собираешься с ним делать дальше?

Брат Гийом пожал плечами.

- Пока не решил. Но в ближайшие дни отправлять его не буду. Мне еще нужно выяснить кое какие обстоятельства.

- Ну думай, думай, - великий магистр вяло порылся в бумагах на столе. Тут есть одно еще дело. Весьма пикантного свойства. Вы должно быть слышали о Рено Шатильонском?

- Еще бы! - почти подпрыгнул на месте де Марейль, на лице его изобразилась неожиданная ярость. - Очень уж неучтивый молодой человек.

- Успокойтесь, граф, этот неучтивый молодой человек сидит у нас под замком в подвале, и королевский указ о его смертной казни валяется вот на этом столе.

Великий магистр снова потер свой правый бок и добавил почти шепотом:

- Но это совсем не значит, что Рено Шатильонский будет казнен. Теперь оставьте меня, господа.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

...КОРОЛЬ ИЕРУСАЛИМСКИЙ

От основной территории монастыря-лепрозория, "нижние пещеры" были отделены довольно высокой глинобитной стеной. Имелись в этой стене ворота, охраняемые четырьмя стражниками. Почему это место именовалось пещерами, да еще нижними, понять было трудно. Оно находилось на одном уровне с другими частями монастыря. В углу огромного, огороженного стенами двора, торчал из земли длинный каменный выступ, изъеденный глубокими, естественными кавернами. К выступу этому был пристроен сарай, в котором содержались прокаженные, в чем-то преступившие законы лепрозория. От этих каверн в камне и пошло, очевидно, наименование "пещеры", а слово "нижние" обозначало, наверное, уровень человеческого падения тех, кто здесь оказался.