Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 28

«Рано хоронить старину Джона», — пропел себе под нос Кольтер, сплюнув на землю.

В лодке он нашел сосновое весло, которое сам же вырезал, с его инициалами. Буквы «Д. К.», а над ними крест, его знак. Маленькая шутка — инициалы и крест. Рядом с веслом — пара мокасин с двойными подметками из бизоньей кожи. В первый раз с того самого момента, как черноногие окружили его, Кольтер весело улыбнулся, даже усталость и тупая боль отступили на время.

Одеяло и нож, пел он. Лодка и прошитые мокасины, завопил он. И сплясал сумасшедшую джигу, кружась на песке.

Куда может пойти человек?.. Человек может пойти туда, куда он может пойти, заливался он бессмысленным смехом.

Ха! Путь лежит в Сент-Луис… И если я избавлюсь от этой своры дикарей, о Господи, я обещаю Тебе раз и навсегда оставить свои суетные дела, построить надежный дом среди высокой травы, не бродить где попало, отдать всего себя Твоей власти…

Джон сощурившись посмотрел в небеса и сквозь дрожащие ресницы увидел черного ястреба, пересекавшего солнце. В когтях он сжимал мышь. Длинные черные когти и надменный зубастый клюв с черными ноздрями…

…Ястреб? Черный образ на слепящем диске растаял. Кровь жертвенного хищника впиталась в перистые облака.

Кольтер потряс головой, избавляясь от видения. Камни, камни. Охотники иногда вешают на деревьях ястребов с распростертыми крыльями, еще живых, молящих криком о милосердии.

Милосердие? Джон задумался, был ли этот мир миром животных или миром людей? Что это за неживотное животное, это человеческое животное, которое не может ладить ни с человеком, ни со зверем? Ему многое пришлось повидать в этом суетном мире — караваны переселенцев на лесных дорогах, плутающие в тумане, и водопады на орлиных островах, где белые медведи оставляют свои отметины на деревьях двухсотфутовой высоты.

Люди в экспедиции молились неизвестным богам или богам, известным своей кровожадностью. Сам Христос, полузабытый в этих лесах, нес людям проклятие вместо удачи. И они проклинали Его в ответ и с тем же выдохом молили о благословении, ибо все здесь было новым в этой ужасной земле, словно в насмешку названной кем-то — обетованной.

Вот почему Кольтер везде, где бы ни шел, оставлял эту свою странную подпись — Д. К. с крестом — на дереве, на камне, на стене пещеры и на тоненьких стволах молодых деревьев, чтобы они, когда вырастут огромными великанами, хранили на своем живом теле его тотемный знак.

Охотник. Он был охотником. Он убивал. Но только ради того, чтобы жить, чтобы есть. Хотя даже это порой казалось ему преступлением. А ведь он видел тысячи мертвых бизонов, убитых только ради того, чтобы вырезать язык и горб. Мериуэзер Льюис прострелил одной бизонихе легкие, когда та паслась со своим теленком. А потом застрелил теленка и его братца. Он застрелил бы и теленка этого теленка, если бы таковой существовал…

И почему охотник всегда держит в памяти картинки смерти? Он слышал, как кости мертвых животных поют на ветру словно арфы, и видел овес, прорастающий сквозь пустые глазницы белеющих черепов. У людей Льюиса и Кларка в руках был гром, а на ремнях — молнии; гром и молния были их союзниками, их повелителями — так говорили индейцы.

Только на следующий день, спустившись далеко вниз по реке, Кольтер полностью оценил свою удачу. Он вспомнил свой обморок на вершине Сердца Горы и смутно все остальное — как кто-то ухаживал за ним, спасая от морозной ночи.

В памяти навязчиво вертелась одна картинка: подобно тому как шаманы кроу лечат раненых, вылизывая их с ног до головы, его нянчила мать-волчица. Неужто это и правда было? Память не сохранила четких деталей, кроме ощущения материнской ласки, тепла, запахов древесного дыма, сала, рыбы и прикосновений мягкого меха.

Река окончательно прояснила разум. Удача и дырявая лодка позволили ему худо-бедно продержаться на плаву до сумерек. И тут он наткнулся на утонувшую антилопу. Он видел такое не в первый раз. Бывало, баржа Мануэля Лизы с трудом пробивалась через трупы животных, но даже поселенцы, с их волчьим аппетитом, не трогали эти тонны мяса. Животные тонули сотнями, и река, замедляя течение среди зарослей пижмы, источала трупный запах. Правда, в тех случаях, когда бешеный поток ловил молодое животное — бизона, лося, антилопу или оленя — и мясо было еще свежим и кровоточило, любой в экспедиции готов был отведать порцию филе, запивая ее глотком рома.

Радуясь первому за много дней куску мяса — окороку антилопы, зажаренному на углях, — Кольтер с сожалением вспоминал вкус рома и его тепло, разливающееся по жилам.

На поляне у реки, где он устроил лагерь, рос шалфей. Джон сорвал несколько стебельков и бросил их на угли, чтобы копченое мясо стало слаще. На второй день горы, словно театральный занавес, расступились, река приобрела цвет кофе с молоком. В тополином молодняке он отыскал крыжовник и дикую смородину. Пока он пировал там, вокруг разбрелось дружелюбное стадо белохвостых оленей, непуганых и послушных. Они тоже тянулись за ягодами, слегка толкая его боками. Где-то в зелени крон сойка с голубым гребешком ругалась и срамила человека и его странных друзей.

К полудню он преодолел самый опасный порог. Гранитные скалы остались позади, и перед ним раскинулась река, полноводная, грязная и зловонная, с берегами, испещренными красной и белой глиной, которой многочисленные племена пользовались для боевой раскраски.

Эта местность была Кольтеру домом родным. Его всегда манили горы. Но когда он откликался на зов, они обращались с ним весьма сурово. Горы терзали его плоть, а равнина ее залечивала. Теперь чернохвостые олени как собаки бежали за его лодкой. Они вместе ели «белые яблоки», которые Друйярд называл pomme de prairie, похожие на репу клубни растений семейства бобовых — человек может неделями питаться только ими, если нет под рукой ничего другого. Олени в этой обширной, похожей на парк, прерии были упитанные, не то что худые горные, которых раньше доводилось видеть им с Поттсом. Соскучившись по соли, чернохвостые лизали Джону лицо, пока он отдыхал на солнышке.

И все равно, он ни на минуту не переставал чувствовать себя дичью — охотник, за которым охотятся. Сумев уйти от черноногих на Сердце Горы, он теперь стал более удобной добычей. Хотя через горы они не перейдут, Кольтер был уверен в этом, но вполне могут обойти их с востока на своих отличных сплетенных из ивовых прутьев снегоступах. Сначала они вернутся в свои типи, поедят мяса, нарассказывают небылиц, укрепят сердце, подсластят охоту крепким сном. А потом — и это так же верно, как то, что теперь у него на ногах мокасины, — отправятся за ним лучшие из бегунов, способные бежать по равнине днем и ночью, легендарные марафонцы.