Василий Криптонов - Ты можешь идти один

— Нет. Просто кое-кто мне обещал быть всегда рядом, а я уже которую ночь сплю одна.

— Я думаю, скоро это закончится. Вряд ли у меня получится спокойно уснуть, пока не выскажу все, что думаю.

Она склонилась над моей писаниной. Я не возражал. Все равно она бы прочитала эту повесть, рано или поздно.

— Это про него? — спросила она.

— Да.

— Боже мой, почему ты никак не можешь забыть этого психопата? Я готова мириться с твоими ежемесячными визитами в психбольницу, но это…

— Он не был психопатом.

— Да конечно, а то я не помню. Про его последний визит в школу даже в новостях рассказывали. Образец здравого смысла!

— Когда я закончу, ты все поймешь. А теперь иди спать, хорошо? Я скоро приду.

Но она ушла не раньше, чем выкурила одну из моих сигарет. И вот, я снова один. За окном тишина, изредка нарушаемая проезжающими машинами. За стеной спит моя жена и наш ребенок. Уютно светит настольная лампа. Почти такая же, какую демонстрировал мне Боря. Включенная в обычную розетку и теряющая немыслимое количество электроэнергии.

Моя повесть не только о Маленьком Принце. В ней явно есть что-то еще. Может быть, я пишу о любви. Той самой, чистой и непорочной, которой, наверное, могут любить только подростки. И о какой-то несоизмеримо высшей любви, включающей в себя всю Вселенную. Получится ли выразить это? Не такой уж я и мастер слова. Но если не я, то никто.

Глава 8

Фальшивая любовь

Неделя, минувшая с последнего заседания клуба, показалась мне годом. Да, я прекрасно помнил Борю, стоящего у доски, испещренной схемами, помнил его рассуждения о глупости героев «Собора Парижской богоматери». Но столько событий произошло с тех пор! Я побывал дома у Жанны, она согласилась идти со мной на бал, выяснилось, что меня любит Маша, Рыба со своей кодлой избили меня, Боря изобрел способ сохранения энергии, Разрушители убили Мартына… Как все это могло произойти за неделю? Ведь даже за минувшие десять школьных лет я не смогу наскрести и трех ярких воспоминаний!

Но вот мы снова здесь. Стулья стоят полукругом, в центре которого — Софья Николаевна. Мы с Борей сидим рядом. На соседней скамье — Маша, с отсутствующим выражением лица. Книга Хаксли лежит у нее на коленях. Рядом с Машей какой-то десятиклассник. Время от времени он пытается с ней заговорить, но Маша отвечает односложно, и он начинает нервничать. К своему удивлению, я чувствую укол ревности. Если бы она с ним заговорила, мне было бы очень неприятно.

— Ну, подождали немножко, и хватит, — сказала Софья Николаевна. — Давайте начнем. Кто подойдет — тот подойдет. Итак, сегодня у нас на растерзании «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Леонид, ты читал произведение?

Десятиклассник встрепенулся и пробурчал нечто отрицательное.

— Ну, ничего страшного. Может быть, послушав нас, ты и захочешь ознакомиться с этим романом. Я, как обычно, начну.

В своей бодрой и интересной манере Софья Николаевна рассказала об Олдосе Хаксли, не забыв упомянуть и его эксперименты с ЛСД. Потом немного коснулась истории романа и дала слово нам. Вернее, Боре. Сложно было ее в этом обвинять.

— Прежде всего, — сказал Боря, встав со скамьи, — я бы хотел отметить сарказм моего друга и одноклассника Дмитрия. Он великолепно понял все мои мысли, высказанные на предыдущем заседании, и посоветовал произведение, в корне противоположное «Собору» во всех возможных ракурсах. Я оценил юмор, но готов поспорить с его саркастической составляющей.

— Хорошо сказано! — подбодрила его Софья Николаевна. — Итак, что ты можешь сказать по поводу романа?

— Первое, что нам необходимо принять — это художественную особенность рассматриваемого текста. «Антиутопия» — жанр, в котором описывается не реальность, какой мы ее привыкли видеть, но гипотетически возможное будущее. Причем, будущее отталкивающее.

— Между прочим, — ввернула вдруг Маша, — нет четкого мнения относительно того, является ли роман утопией или антиутопией.

— Мнения тех, кто не сидит в этом классе, нас не должны интересовать, — не глядя на Машу, сказал Боря. — Если мы станем пересказывать чужие слова, то так никогда и не произнесем своих. У меня же есть, что сказать по поводу прочитанного. Возможно, в свете моего прошедшего выступления, многие ждут, что я начну защищать описываемый в книге мир, поскольку он, якобы, является образцом рациональности.

— Слушай, а ты можешь нормально говорить, а? — взбрыкнул внезапно Леонид.

— Видишь ли, Леонид, — повернулся к нему Боря. — Я искренне стараюсь освоить общепринятую манеру общения. Но в данный момент мы не ведем светскую беседу, а обсуждаем литературное произведение. Этот процесс требует от нас более глубоких лексических пластов, чем те, что мы используем обычно.

— Чё? — скривился Леонид.

Боря в восторге показал ему два поднятых больших пальца.

— Вот именно! — невпопад сказал он. — Хорошо, когда есть возможность переключиться, и плохо, когда ее нет. Но вернемся к «Новому миру». В противоположность «Собору», здесь царствует эмоциональная нищета. Люди не ведают любви, привязанности. Ими правят первичные инстинкты. При этом они умудрились создать совершенную в техническом плане цивилизацию. Впрочем, противоречия здесь нет. Как мы видим на примере Монда, управляют этим обществом люди, не верящие в его идеалы. По сути, все происходящее — их эксперимент, давно уже зашедший в тупик. Я не вижу смысла пересказывать события романа. Скажу лишь, что автор совершил крайне удачный ход, показав изъяны общества не только глазами Бернарда, являющегося его частью, но и глазами Дикаря, который всего лишь гость в этом дивном мире.

— Я ничего не понял, — скучным голосом поведал нам Леонид.

— Это совершенно нормально, — утешил его Борис. — Думаю, мне следует высказаться по поводу несовершенства общества. В прошлый раз я подверг резкой критике персонажей, действующих исключительно под воздействием эмоций. В этот раз я критикую общество, управляемое одним лишь разумом. Дело в том, что чувства, эмоции только с первого взгляда противостоят разуму. На самом деле это совершенно равновеликие силы. В идеале человек должен сообразовываться и с тем и с другим. Нельзя выбирать себе пару, руководствуясь лишь чувством, но также нельзя и хладнокровно рассчитывать это. В начале должна быть любовь, а потом — трезвая оценка этой любви. Если разум говорит, что союз возможен — все прекрасно, но если разум не находит ни малейшей лазейки, то чувство неизбежно заходит в тупик.