Роберт Хайнлайн - Луна жестко стелет

– И со всем, что Альварес впредь будет заносить в «Зебру», поступай точно так же.

Это была наша первая добыча – список примерно на двести имен по всем поселкам, каждое имя – с кодовым номером, который Майк отождествлял по закрытому списку в ведомостях зарплаты.

Майк добрался до списка на Лун-Гонконг и только начал, как у Ваечки челюсть отвисла.

– Майк, стоп! Это надо записать!

– Э, э, э! – сказал я. – Никаких записей! В чем заруба?

– Эта женщина, Сильвия Чанг, она же бывший наш секретарь, ушла по домашним обстоятельствам! Но… но, значит, у Вертухая вся наша организация как на ладони!

– Нет, драгоценнейшая Вайоминг, – поправил проф. – Это означает, что вся его организация как на ладони у нас.

– Но…

– Проф, я усек, – сказал я. – Ваечка, наша организация теперь – это мы трое плюс Майк. Чего Вертухай не знает. А вот его организация у нас, как на ладони. Так что ша, и пусть Майк читает. Но без записей: ты поимеешь этот список всякий раз, как звякнешь Майку. Майк, пометь, что эта Чанг была оргсекретарь прежней организации в Конгвилле.

– Помечено.

Слушая имена раскрытых стукачей в своем городе, Ваечка паром исходила, но ограничилась пометками, кто, где, что, против имен, которые знала. Не все были из «камрадов» – хватало тех, кого она терпеть не могла. Новоленинградские имена для нас мало что значили. Проф засек три имени, Ваечка – одно. Когда настал черед Луна-сити, проф насчитал, что больше половины стукачей – это «камрады». Нескольких засек и я, но не из лжеподпольщиков, а из знакомых. Слава аллаху, не из друзей. Сам не знаю, что со мной было бы, если бы в ведомости зарплаты на стукачей обнаружился кто-нибудь из тех, кому я доверял. Наверное, зашелся бы.

А Ваечка железно зашлась. Когда Майк закончил, она сказала:

– Мне вот так надо домой. Ни разу в жизни никого не помогала ликвиднуть, но когда всех этих замочат, ей-богу, порадуюсь.

– Дражайшая Вайоминг, – невозмутимо отозвался проф. – Ни один из этих людей ликвидации не подлежит.

– То есть как это? Хотя я в жизни никого пальцем не тронула, но с самого начала знаю, что иногда приходится. А по-вашему, это за рамками, профессор?

Проф покачал головой.

– Шпика, который не знает, что вы знаете, что он шпик, ни в коем случае нельзя убивать.

Она захлопала глазами.

– Должно быть я последняя дура.

– Сударыня, дражайшая моя ни в коем случае. Вы не дура, а придерживаетесь восхитительно благородных правил, именно в этом самая большая ваша слабость, которой надлежит остерегаться. Со шпиком следует обращаться так: пусть себе пыхтит в плотном окружении лояльных камрадов и на радость своим нанимателям жрет безобидную информацию – которую вы ему заботливо подкидываете. Всех этих тварей мы примем в свою организацию, и пусть это вас не шокирует. Они будут состоять в ячейках особого типа. Не в ячейках, а в клетках, «клетка» – это более точное слово для такого случая. А ликвидировать их – это непозволительнейшее расточительство. Во-первых, каждым шпик будет заменен новым, а во-вторых, и это главное, ликвидация предателей – лучший способ подсказать Вертухаю, что мы проникли в его секреты. Майк, амиго мио, в этом файле, поди-ка, есть досье на меня. Не позволите ли глянуть?

На профа там была прорва докладных, но на мое удивление его аттестовали как «безобидного старого осла». Он проходил под рубрикой ПЭ – «подрывной элемент», не только потому, что за это его спровадили на Валун, но и как член подпольной группы в Луна-сити. Однако его изображали «критиканом» в организации, вечно затевающим споры по любому поводу.

Проф засиял от удовольствия.

– Надо подумать, а не продаться ли мне. Глядишь, занесут в платежную ведомость.

Ваечка фыркнула, что это не смешно, а он объяснил, что не хохмит, а придерживается практичной тактики.

– Драгоценнейшая, революция нуждается в деньгах, а заполучить их революционеру проще всего, став платным стукачом. Весьма вероятно, что многие из этих prima facies[8] изменников в действительности-то на нашей стороне.

– Всё равно ни одному из них не поверю!

– Да, с этими двойными агентами вечно возня. Иди дознайся, кому они лояльны, если вообще лояльны. А в свое досье заглянуть не желаете? Или предпочтете заслушать в тихом уединении?

С докладными на Ваечку обошлось без неожиданностей. Вертухаевы стукачи ущучили ее давным-давно. Но, к моему удивлению, оказалось, что есть досье и на меня: обычная проверочка, когда меня просвечивали на предмет допуска в комплекс Главлуны. Меня отнесли к «аполитичным», а кто-то даже навесил мне «не дюже мозговитого». И то, и другое – по злобе и неправда, иначе с чего бы мне встревать в революцию?

Проф Майкове чтение остановил и задумчиво откинулся на креслице.

– Пока что ясно одно, – сказал он. – Про меня и про Вайоминг у Вертухая с очень давних пор имеются обильнейшие сведения. А ты, Мануэль, в его черном списке не значишься.

– Даже после прошлой ночи?

– Вопрос резонный. Майк, скажи, в этот фонд хоть что-нибудь поступало за последние двадцать четыре часа?

Выяснилось, что ничего. И тогда проф сказал:

– Вайоминг права в том, что вечно торчать тут мы не можем. Мануэль, сколько знакомых имен попалось тебе в местном списке? Шесть, не так ли? Ты видел кого-нибудь из этих шестерых прошлой ночью?

– Нет. Но они могли меня видеть.

– Ближе к истине, что в толпе тебя не приметили. Я сам тебя засек, лишь выйдя к трибуне, а ведь я-то знаю тебя с тех пор, когда ты под стол пешком бегал. Но очень не похоже на то, чтобы Вайоминг припутешествовала сюда из Гонконга и произнесла речь на митинге, а Вертухай был не в курсе этой бурной деятельности, – он взглянул на Ваечку: – Сударыня, драгоценнейшая, не возьметесь ли сыграть напоказ роль пассии выжившего из ума старикашки?

– Думаю, взялась бы. А почто, профессор?

– Вероятнее всего, Мануэль не замазан. Я замазан, но, судя по досье, навряд ли шпики Главлуны с места в карьер ринутся по моим следам. А насчет вас у них может быть желание учинить допрос и даже арест, вы слывете у них опасной персоной. Было бы мудро вывести вас из поля зрения. И я подумываю, а не снять ли эту комнату на длительный срок. Скажем, на несколько недель или даже лет. Вы могли бы скрываться здесь, если, конечно, не возражаете против самоочевидной для окружения причины такого длительного пребывания.

Ваечка хмыкнула.

– Дорогой вы мой! Неужели, по-вашему, мне есть дело до того, кто и что об этом подумает? С удовольствием разыграю роль вашей деточки на предмет эник-беник. Только не слишком полагайтесь, что это будет просто роль.