Альфред Бестер - Дьявольский интерфейс (The Computer Connection)

Он участливо улыбнулся.

— Традиция. Поцелуй обозначает предложение стать женой. Она выразила свое согласие — и тем самым ты стал предметом лютой ненависти чуть ли не сотни ее местных воздыхателей, отважных индейских парней. Но не паникуй. Гинь. Я помогу тебе выпутаться из этой истории.

Я вызволил его сестру из материнских объятий и еще раз поцеловал — вступая в новые права. Но когда она стала снова оседать на колени, я удержал ее в вертикальном положении — из опасения, что на сей раз это может обозначать развод,

— Нет, не надо выпутывать меня из этой истории, Секвойя, — сказал я.

— Ты хочешь оставить, как есть?

— Да.

— Ты это серьезно? Досчитай хотя бы до ста!

— Я серьезно. И мне не нужно считать до ста.

Тогда он подошел ко мне и, сминая мою грудную клетку, заключил в свои могучие объятия.

— Я давно мечтаю о таком брате, как ты. Гинь. А теперь посиди спокойно, пока мы не организуем соответствующую церемонию.

— Какую церемонию? Разве ты не сказал, что…

— Болван, ты женился на дочери самого уважаемого и могущественного вождя резервации. Прости за неделикатность, но это неравный брак. Так что необходимо произвести определенные ритуальные действия. Положись на меняй не суетись — пусть тебя ничего не шокирует.

На протяжении следующего часа я молча сидел сиднем, испытывая легкое головокружение. А возле викиапа собралась толпа человек в пятьдесят. Их поджидали машины на воздушной подушке. Все собирались куда-то ехать.

— Будет участвовать не все племя, — пояснил Секвойя, — только ближайшие родственники.

Он нанес на свое лицо устрашающую боевую раскраску — я едва узнал его. Поодаль собралась группа безутешных поклонников. Смелые юноши затянули грустную песнь отвергнутых женихов. Из глубины дома четверо дюжих парней вынесли огромный сундук. Моя суженая семенила возле сундука и покрикивала на грузчиков: осторожнее, не уроните!

— Ее приданое, — сообщил Вождь.

— Зачем приданое? У меня, слава Богу, одиннадцать миллионов. И мне не нужно…

— Традиция. Она не может перейти в твой дом с пустыми руками. Или тебе удобнее взять приданое лошадьми и рогатым скотом?

Я замахал руками: перспектива убирать навоз за черокскими коровами меня никак не прельщала.

Где-то в доме имелась неистощимая кладовка, ибо мамочка вынесла родственникам такое количество снеди, какого хватило бы на угощение всей независимой акционерной страны «Фарбен Индустри». Сестра Секвойи на время исчезла, чтобы появиться в традиционном наряде скво — но не в оленьей шкуре, а в тончайших китайских шелках. На голове у нее было что-то вроде чалмы, на шее — роскошная цепь, на запястьях — уйма браслетов. До меня не сразу доперло, что зеленые штучки на браслетах — крупные изумруды.

— Порядок, — сказал Секвойя. — Можем отправляться в путь.

— Позволено ли мне спросить — куда?

— В твой новый дом. Традиция.

— У меня нету нового дома.

— Есть. Это мой вигвам, который я дарю тебе в качестве свадебного подарка. Еще вопросы?

— Только один. Я понимаю, что ты чертовски занят и тебе не до этого, но будь добр подсказать мне, как зовут мою жену?

От моего вопроса у Вождя слегка занялось дыхание. Но он сумел взять себя в руки.

— Натома. Натома Угадай.

— Прелестное имя.

— Кстати, а как тебя-то зовут? Я имею в виду, с какого имени ты начинал свою жизнь?

— Эдуард Курзон.

— Натома Курзон. Звучит неплохо. Ладно, пошли. Нам предстоит выстрадать длительную церемонию.

По пути из Эри — новый пук традиций. Мы с Натомой сидели в машине рядышком, а ее родители за нашей спиной — как строгие стражи добродетели. Вдоль дороги выстроилась толпа соплеменников Секвойи. Взрослые приветствовали нас, а мальчишки кричали обычные свадебные непристойности — не зная языка, я угадывал смысл по тону, общему для всех народов. Когда я потянулся обвить тонкий стан Натомы своей шаловливой лапой, мамочка сзади тихо засопела, что я понял как однозначное: не сметь! Папочка хихикнул. Моя женушка по-прежнему не поднимала головы, но я заметил, как запунцовели ее скулы.

Мы выехали из резервации и быстро домчались до городского вигвама Секвойи. Вождь заглянул в прихожую и сделал очень выразительный индейский жест.

— Где, черт возьми, мои волки? — воскликнул он на двадцатке.

— Они здесь, со мной, профессор Угадай! — отозвался М'банту из глубины дома. — Мы ждем вас с огромным нетерпением.

Мы с Вождем вошли в вигвам и обнаружили, что М'банту сидит в главной комнате, а волки улеглись вокруг него и трутся носами о его бока.

— Как он умудрился, разрази его гром! — ахнул Секвойя. — Ведь это же волки-убийцы!

— Откуда мне знать. Вся его жизнь проходит рядом с животными.

— Нет ничего проще, профессор Угадай. Надо только уметь говорить на волчьем языке — и сразу станешь их неразлучным другом.

— Вы умеете говорить на звериных языках?

— Почти на всех.

Когда мы объяснили М'банту, что происходит, он пришел в восторг.

— Надеюсь, Гинь, ты окажешь мне честь быть твоим свадебным распорядителем?

Он присоединился к индейским родичам, окружившим вигвам. Что-то булькало в расставленных вокруг больших котлах, а гости пели — двигаясь по кругу, хлопая в ладоши и приплясывая. Этим однообразным действиям не было конца, но праздничное возбуждение непонятным образом нарастало.

— Готовься, Гинь, — сказал Секвойя, — к очередному брачному ритуалу. Не трусь, я подскажу, что и когда делать.

— Хорошо.

— Гинь, еще не поздно отказаться.

— Нет.

— Уверен?

— Угу.

На пороге дома родители передали мне Натому. Она взяла меня за руку. Вождь стоял за ней, а М'банту за мной. Уж не знаю, где М'банту раздобыл потребный материал, но его лицо было раскрашено белой глиной, а волосы посыпаны красной охрой. Ему недоставало лишь копья и щита.

Из брачной церемонии я ничего толком не запомнил. Помню только, что Секвойя суфлировал мне на двадцатке, а М'банту на том же языке отпускал этнографические комментарии, которые, разумеется, значительно просветили бы мой ум, не будь он в таком смятении.

По завершению торжественной круговерти папочка и мамочка сопроводили нас внутрь вигвама. Натома пребывала в тревожном волнении, пока дюжие ребята не внесли сундук с приданым и не поставили его благополучно на пол. Ее головка была понурена, и она держалась на изрядном расстоянии от меня — до тех пор, пока мы не остались одни и я не завязал крепко-накрепко тесемки полога, заменявшего дверь вигвама. Тут словно молния шарахнула. Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся. Куда только девается застенчивость некоторых застенчивых людей при определенных обстоятельствах!