Кристофер Прист - Машина пространства

Я попытался вспомнить.

— Пожалуй, на несколько месяцев вперед.

— Все равно ничего нельзя сказать наверняка. Мне кажется, что мы в одном из трех возможных времен. Или мы, как вы предположили, очутились в 1893 году, только за несколько тысяч миль от дома, или авария оставила нас в 1902 году, в той его минуте, какая была на циферблатах в момент, когда переломился стержень… Или же, наконец, мы передвинулись вперед на те самые несколько месяцев и находимся сейчас, допустим, в последних числах 1902 или в самом начале 1903 года. В любом случае очевидно одно: нас забросило на значительное расстояние от Ричмонда.

Все эти допущения были равно непривлекательными: они означали, что кошмарный день в июне 1903 года еще впереди. Мне, естественно, отнюдь не улыбалось разъяснять Амелии вытекающие отсюда последствия, поэтому я поспешил переключиться на иную занимавшую меня тему.

— Если мы теперь вернемся в Англию, — спросил я, — возможно ли, чтобы мы встретили самих себя?

Амелия переспросила:

— Как понять ваше «если вернемся в Англию»? Разве не разумеется само собой, что мы вернемся немедленно, как только сумеем?

— Да, да, конечно, — торопливо отозвался я, мысленно осыпая себя упреками за то, что сформулировал вопрос именно таким образом. — Стало быть, это не праздное любопытство: предстоит ли нам вскоре встретить самих себя?

Амелия нахмурилась.

— Не думаю, — произнесла она, помолчав. — Мы путешествовали во времени — этот факт столь же неоспорим, как и тот, что мы путешествовали в пространстве. И если только я не ошибаюсь в корне, мы оставили мир 1893 года так же далеко позади, как Ричмонд. В настоящий момент в Англии нет ни Амелии Фицгиббон, ни Эдуарда Тернбулла.

— Что же тогда, — подхватил я, поскольку предвидел ее ответ, — подумал сэр Уильям о нашем исчезновении?

Амелия неожиданно улыбнулась.

— Чего не знаю, того не знаю. Да и не думаю, что он вообще заметил мое отсутствие до истечения двух-трех суток. Он человек, сосредоточенный всецело на своих замыслах. А когда выяснилось, что я исчезла, он, вероятно, связался с полицией, чтобы меня занесли в списки пропавших без вести. Это он, по крайней мере, счел своим долгом.

— Вы говорите о нем с такой холодностью! Уверен, что сэр Уильям был весьма озабочен вашим исчезновением.

— Я просто излагаю факты так, как представляю их себе. Я знаю, что он готовил машину времени к исследовательской экспедиции и, не опереди мы его, стал бы первым в истории путешественником в будущее. Машина в лаборатории, сэр Уильям нашел ее в целости и сохранности, — вернувшись отсюда, она встала в точности на то же место, будто ее и не трогали, — и он продолжил осуществление своих планов, не обращая внимания на окружающее.

— А если бы сэр Уильям заподозрил истинную причину нашего исчезновения, разве он не попытался бы отыскать нас с помощью той же машины?

Амелия решительно покачала головой.

— Учтите два обстоятельства. Первое: для этого он должен был бы уяснить себе, что мы самовольно использовали машину. И второе: даже если бы он заметил это, он должен был бы догадаться, где именно нас искать. Первое почти невозможно, поскольку машину по всем внешним признакам никто не трогал, а второе и вовсе немыслимо: у машины нет памяти, она не ведет записи своих маршрутов, в особенности проделанных в автоматической режиме.

— Значит, нам придется самим искать дорогу домой?

Амелия пододвинулась ближе и взяла меня за руку.

— Вот именно, — только и сказала она.

4

Солнце миновало зенит, и стена зарослей стала вновь отбрасывать тень, а мы все шли и шли вперед. И тут, как раз когда появилась настоятельная необходимость передохнуть, я вдруг схватил свою спутницу за локоть и указал прямо перед собой.

— Глядите, Амелия! — крикнул я. — Вон там, на горизонте!..

Открывшееся нашему взору зрелище было самым желанным из всех, какие только мы могли себе вообразить. Впереди появилось что-то металлическое, полированное, отражавшее солнечный свет нам в глаза. По устойчивости блеска можно было судить, что он никак не может исходить от естественного источника, например от моря или озера. Он был делом человеческих рук, первым признаком цивилизации.

Мы поспешили навстречу сиянию, но оно, как нарочно, в тот же миг исчезло.

— Что случилось? — забеспокоилась Амелия. — Нам что, померещилось?

— Каков бы ни был источник света, он передвинулся, — ответил я. — Об обмане зрения не может быть и речи.

Хотелось броситься вперед со всех ног, но высота по-прежнему давала себя знать, и пришлось довольствоваться обычным равномерным шагом. Через две-три минуты мы вновь заметили отраженный свет и поняли окончательно, что это не заблуждение. Тогда мы наконец вняли здравому смыслу и позволили себе короткий отдых, съели остаток шоколада и выпили соку столько, сколько смогли. Подкрепившись, мы зашагали дальше в том направлении, откуда шло прерывистое сияние, полагая, что наша затянувшаяся вынужденная прогулка вот-вот закончится.

Однако миновал еще час, прежде чем мы приблизились к источнику света достаточно, чтобы рассмотреть его; к тому времени солнце переместилось дальше по небосклону и блеск перестал резать глаза. В пустыне высилась металлическая башня — именно ее крыша и служила отражателем солнечных лучей. В разреженной атмосфере расстояния обманчивы, и, хотя мы разглядывали башню довольно долго, понадобилось подойти к ней почти вплотную, чтобы по-настоящему оценить ее размеры. Впрочем, вблизи стало видно, что башня не одинока и что на некотором отдалении от нее находятся три или четыре такие же.

Общая высота ближней башни составляла футов шестьдесят. Что же касается конструкции, то единственное, с чем я могу сравнить ее, — это с огромной вытянутой булавкой: тонкую центральную опору венчала круглая, замкнутая со всех сторон платформа. Описание мое, разумеется, не вполне точно — хотя бы потому, что у башни была не одна опора, а три. Они стояли очень близко друг к другу и поднимались к платформе строго параллельно; мы с Амелией заметили эту тройственность, лишь когда очутились прямо под башней. Все три опоры прочно уходили в грунт, но, подняв голову, я сразу же понял, что платформу можно поднимать и опускать: опоры оказались сочлененными в нескольких местах и были выполнены из телескопических труб.

Платформа, венчающая башню, в поперечнике достигала, пожалуй, десяти футов, а в высоту — семи. С одной стороны виднелось нечто напоминающее большое овальное окно, но если это и было окно, то из темного стекла, и рассмотреть что-либо за стеклом с того места, где мы стояли, не удавалось. Платформа висела над опорой на подвеске наподобие карданной, и именно подвеска позволяла ей покачиваться с боку на бок, что и вызывало отражение света, привлекшее наше внимание. Покачивание продолжалось и теперь, но, кроме этого, на башне и вокруг нее не было заметно ни малейших признаков жизни.