Владимир Савченко - За перевалом

…Запутанные многовариантные пути. Их блестящие нити возникают из тьмы бесконечного прошлого, уходят во тьму бесконечного будущего; из всевозможности через реальность во всевозможность. Лязг переводимых стрелок – и огнедышащий поезд человеческой истории с грохотом промчал мимо них… не туда. Они, жалкие стрелочники, изменили путь Истории! Эоли казалось, что он видит эти пути, слышит лязг и грохот.

– А представь, что кто-то так попытался уничтожить другую составляющую всех проектов: Залежь антивещества в Тризвез-дии, – сказал из-за плеча Ило; голос его все так же похрипывал. – Ничего бы не вышло, там загорелась бы четвертая звезда, возбудился бы космический процесс на миллионы лет. Энергия – реальность, которую не перечеркнешь. А здесь раз-раз… и как не было. Тоже есть над чем подумать.

Эоли обернулся – и не сдержал возглас изумления: старый биолог будто покрылся паршой. Кожа ног, рук, груди, шеи была в сыпи, прыщиках, язвочках; из них кое-где выступала кровь.

– Что с тобой?!

– А… сейчас пройдет.

Ило опустил голову, постоял спокойно – и вернул телу нормальный вид. Но в памяти Эоли увиденное запечатлелось навсегда.

– И как же ты теперь, Ил?

– Никак теперь. Все. Улетаю в Лхасский интернат исполнять последнее дело в жизни.

– Когда?

– Сейчас. Именно сейчас, ни с кем не прощаясь. Еще проводы мне устроите, по-хорошему меня помнить будете. Не надо, не за что меня теперь вспоминать по-хорошему! Если так кончать работу – зачем начинать?!

– А кстати, зачем? Ты, видящий на двадцать ходов, не мог не предвидеть и глобальный вариант.

Ило вместо ответа коротко мотнул головой в сторону портрета Инда. «Ах, да…

„Не говорите мне о вещах, возможных в принципе“, – вспомнил Эоли. Третья кнопка во втором ряду… Хотел убедиться».

От портрета взгляд его скользнул за окно: там была фиолетова; тьма.

– Уже ночь, куда ты полетишь!

– И хорошо, что ночь. Никого и ничего не хочу видеть.

– И Ли? Она будет плакать.

– И Ли… Слушай, не добивай ты меня – отпусти!

– Разве я держу? Прощай без слов… Ило! – окликнул он биолога уже в дверях. – Ты забыл нажать еще одну кнопку.

– ? – Тот остановился.

– Ту, которая отключила бы меня. Я ведь могу повторить ра(– Не сомневаюсь в этом, – помолчав, сказал Ило. – Как том, что ты не сделаешь этого… до тех пор, по крайней мере, пока не ответишь себе – не другим! – на все вопросы. На твою «кнопку» я давил девять лет и сегодня полдня.

Прощай! Не ищи меня без нужды.

…Теперь ему осталось одно: лететь во тьме под звездами над тихой Землей, лететь и лететь, а когда кончится заряд в биокрыльях, гнать их своей силой – до полного изнеможения, чтобы потом упасть где придется, уснуть мертво, а потом снова лететь, или идти, или ехать… Чтобы все поскорее осталось позади.

9. НОЧЬ В ЛЕСУ

– Ли, а почему Ило называют «учитель»? И еще с таким пиететом. В каком смысле – учитель?

– В самом прямом: он может воспитывать детей.

– Помилуй, кто этого не может!

– О-о! В твое время так считали? Тогда все ясно…

Человек не знает своего будущего – и это, может быть, даже к лучшему. Вот Ли: неотвратимо близятся часы, когда она переживет горе и будет – прав Эоли – плакать. А сейчас ее голова лежит на плече любимого; она счастлива.

…Тогда, опустившись, они свернули крылья, шли лесными тропами, не спеша и отвлекаясь. Серо-белый венец корпуса Ило маячил над деревьями далеко впереди. Вечер был тихий и теплый, хотя темнело по-январски рано. Ли споткнулась о корень, ушибла палец. Пришлось сделать привал на продолговатом пятне мягкого мха под дубом.

В лесу стояла та глубокая тишина, которая бывает при переходе к ночи – когда земля будто сама к себе прислушивается. Шелестнули листки на ветке – и замерли. Стрекотнуло в траве насекомое – тоже стихло. В просветах между деревьями драгоценно сверкали звезды.

Ночь надвигалась темная, новолунная. Они видели только звезды да друг друга – слабо светящиеся силуэты на примятом мху. Какая-то птица со светлыми глазами и зобом утроилась на ветке над ними на ночлег.

У Берна было приподнятое настроение, впору заговорить стихами. «Вечны звезды над нами… вечен шелест листьев… вечна и ты, любовь!» Он тихо засмеялся.

– Тс-с… – Ли положила пальцы на его губы, приподнялась. – Слушай. Слышишь?

Сначала он не понял, что надо слушать. Притих, затаил дыхание – и услышал нарастающий со всех сторон шорох. Ему стало не по себе. Шорох был похож на движение множества насекомых в сухой листве, но какое-то спонтанное, крадущееся. Прошуршит – и прекратится. Справа, слева, вблизи, вдали…

– Это трава растет, – удивленно-уверенно заявила Ли. – Ну конечно! Она ведь под прошлогодними листьями. Каждый стебелек растет-растет, выпирает-выпирает, набирается сил… потом как наподдаст плечиком – и сдвинул с себя лист. Они и шуршат.

И она показала как – плечиком. Лицо ее фосфоресцировало, казалось похожим на негатив: светлые губы, мягко сияющие, будто струящие свет глаза, тепло рдеющие щеки. Когда-то Берн пугался такого – а сейчас ее лицо было для него только необычайно красивым и дорогим.

– С чего бы сейчас росла трава? Еще зима.

– Зим не бывает, только в горах и у полюсов. Уже давно весна И вообще времен года три: весна, лето, осень. Вы отстали от жизни. герр профессор!

– Не называй меня так!

– Хочу – и буду. Поговори со мной на своем старом языке, а?

– А… так из-за того ты и влюбилась в меня, как в диковинку?

– Чудачок! Я просто полюбила тебя, понимаешь? Какой ты есть. Со всем, что в тебе есть. Даже с… даже с твоей «ди люге». Ой, как ты это делаешь!

– Перестань, пожалуйста! – Берн рассердился: Ли в стремлении поддразнивать иногда заходила слишком далеко. – Во мне нет никакой «ди люге». С этим покончено. Да и тогда я так сказал не с умыслом. Понимаешь, истина для вас была бы слишком сложна, вы не поняли бы…

– Истина не бывает сложна. Это ты сам запутался.

– Нет, но понимаешь…

– Я все понимаю. Все-все-все! Гораздо больше, чем можно сказать. Вот… и вот…

Ее теплые губы коснулись его правого глаза, потом левого. Берн покорно и блаженно закрыл их. Ну конечно же, она все понимает и во всем права. Сейчас весна, волна жизни гонит из почвы траву, травинки сдвигают листья – плечиком. И Ли – как весна: бесконечно более наивная, чем он, и бесконечно более мудрая. Цельная натура, которую ИРЦ передает без поправок.

Вдруг он почувствовал какую-то перемену. Открыл глаза: девушка настороженно смотрела в глубь леса. Хотел спросить – но Ли прикрыла ему рот ладонью.

Тогда и он приподнялся, повернул голову: невдалеке, не далее сотни метров, между деревьев сновали серо светящиеся сутулые фигуры с руками до колен.