Герберт Уэллс - Война миров (пер. Магур)

Мы увидели на черном фоне вдали трех человек, которые бежали по боковой улице к реке. Селение казалось покинутым. Наверху холма в Ричмонде виднелся пожар; за Ричмондом мы не заметили следов черного газа.

Когда мы приближались к Кью, мимо нас пробежали несколько человек, и над крышами домов — ярдов за сто от нас — показались верхние части боевого треножника марсианина. Если бы марсианин взглянул вниз, мы погибли бы. Мы оцепенели от ужаса, потом бросились в сторону и спрятались в сарае, стоявшем в каком-то саду. Викарий присел на землю, всхлипывая и отказываясь идти дальше.

Но я решил во что бы то ни стало добраться до Летерхэда и с наступлением темноты снова двинулся дальше. Я пробрался через кустарник, прошел по какому-то проходу мимо большого дома с пристройками и вышел на дорогу к Кью. Викария я оставил в сарае, но он поспешно догнал меня.

Трудно себе представить что-нибудь безрассуднее этой попытки. Было очевидно, что мы окружены марсианами. Едва викарий догнал меня, как мы увидели вдали за полями, тянувшимися к Кью-Лоджу, боевой треножник, возможно, тот же самый, а может быть, другой. Четыре или пять маленьких черных фигурок бежали перед ним на серо-зеленом фоне поля: очевидно, марсианин преследовал их. Сделав три шага, он догнал их; они бежали из-под его ног в разные стороны по радиусам. Марсианин не прибег к тепловому лучу, не уничтожил их. Он просто собрал их всех в большую металлическую, привешенную сзади корзину, похожую на корзину разносчика.

В первый раз мне пришло в голову, что марсиане совсем, может быть, не хотели уничтожать людей, а собирались воспользоваться побежденным человечеством для других целей. С минуту мы стояли, пораженные ужасом; потом повернули назад и через ворота пробрались в обнесенный стеной сад, свалились в какую-то яму и лежали там, пока на небе не блеснули звезды, едва осмеливаясь перешептываться друг с другом.

Вероятно, только около одиннадцати часов ночи мы осмелились повторить еще раз нашу попытку и пошли уже не по дороге, а вдоль заборов по полям, высматривая в темноте — я налево, викарий направо — марсиан, которые, казалось, окружали нас. В одном месте мы наткнулись на почерневшую и опаленную площадку, уже остывшую и покрытую пеплом, с целой кучей трупов, обгорелых и обезображенных, — уцелели только ноги и ботинки. Тут же валялись туши лошадей на расстоянии пятидесяти футов от четырех разорванных пушек и разбитых лафетов.

Шин, повидимому, избежал разрушения, но был пуст и безмолвен. Здесь нам не попадалось трупов; впрочем, ночь была слишком темна, и мы не могли разглядеть боковых улиц. В Шине мой спутник вдруг стал жаловаться на слабость и жажду, и мы решили зайти в один из домов.

В первом небольшом доме, с полуоторванной крышей, куда мы проникли, взломав окно, я не мог найти ничего съедобного, кроме куска заплесневелого сыра. Зато там была вода, и можно было напиться; я захватил найденный топор, который мог пригодиться нам при взломе другого дома.

Мы перешли улицу в том месте, где дорога поворачивает к Мортлеку. Здесь стоял какой-то белый дом среди обнесенного стеной сада; в кладовой мы нашли запасы пищи: две ковриги хлеба в большой чашке, кусок сырого мяса и половину окорока. Я перечисляю все это так подробно потому, что мы должны были в течение двух следующих недель довольствоваться лишь этими запасами. Под полкой лежали бутылки с пивом, два мешка фасоли и пучок салата. Кладовая выходила в судомойню, где лежали дрова и стоял шкаф. В шкафу мы нашли почти дюжину бутылок бургонского, консервы, лососину и две жестянки с бисквитами.

Мы уселись в соседней кухне и в темноте, так как боялись зажечь огонь, принялись за хлеб и окорок и пили пиво из одной бутылки. Викарий, по-прежнему пугливый и беспокойный, теперь почему-то стоял за то, чтобы скорее идти, и я едва уговорил его подкрепиться, но тут произошло то, что заставило нас остаться.

— Неужели уже полночь, — усомнился я.

И вдруг блеснул зеленый свет. Вся кухня осветилась на мгновение зеленым блеском. Затем последовал такой гул, какого я никогда не слыхал ни раньше, ни после. Послышался звон разбитого стекла, грохот падающей каменной кладки; посыпалась штукатурка с потолка, разбиваясь на мелкие куски о наши головы. Я слетел на пол, ударился о выступ печи и лежал оглушенный. Викарий говорил, что я долго лежал без сознания. Когда я пришел в себя, мы снова находились в темноте, и викарий брызгал на меня водой. Его лицо было мокро от крови, которая, как я после разглядел, текла из рассеченного лба.

Несколько минут я не мог припомнить, что случилось, Наконец память мало-помалу вернулась ко мне, я почувствовал боль в виске.

— Вам лучше? — шепотом спросил викарий.

Я не сразу ему ответил. Потом приподнялся и сел.

— Не двигайтесь, — сказал он, — пол усеян осколками посуды из шкафа. Вы не можете двигаться без шума, а мне кажется, что они близко.

Мы сидели так тихо, что слышали дыхание друг друга. Могильная тишина; только раз возле нас упал сверху кусок штукатурки или выпавший кирпич. Снаружи, где-то близко, слышалось металлическое побрякиванье.

— Слышите? — сказал викарий, когда звук повторился.

— Да, — ответил я. — Но что это такое?

Я снова прислушался.

— Это не похоже на тепловой луч, — сказал я и подумал, что один из боевых треножников задел дом. На моих глазах один из них налетел на церковь в Шеппертоне.

В таком неопределенном положении мы просидели неподвижно в течение трех или четырех часов до рассвета. Наконец свет проник к нам, но не через окно, которое оставалось темным, а сквозь треугольное отверстие в стене позади нас, между балкой и грудой осыпавшихся кирпичей. Мы в первый раз в сумерках разглядели внутренность кухни.

Окно было завалено разрыхленной землей, которая сыпалась на стол, где мы сидели, и на пол. Снаружи земля была изрыта и засыпала дом. В верхней части оконной рамы виднелась исковерканная дождевая труба. Пол был покрыт металлическими обломками. Конец кухни ближе к жилым комнатам осел, и когда рассвело, то нам стало ясно, что большая часть дома разрушена. Резким контрастом с этими развалинами были чистенький шкаф, окрашенный в бледно-зеленый цвет, с жестяной и медной посудой, обои в белых и голубых квадратах и две раскрашенные картины на стене.

Когда совсем рассвело, мы увидели через дыру туловище марсианина, стоявшего, вероятно, на часах над еще не остывшим цилиндром. Мы осторожно поползли из сумрака кухни в темную кладовую.

Вдруг я догадался, что случилось.

— Пятый цилиндр, — прошептал я, — пятый выстрел с Марса попал в этот дом и похоронил нас под развалинами.