Александр Шалимов - Странный мир (сборник)
Взгляд Эстергома не ускользнул от внимания профессора. Сатаяна нахмурился, что-то сказал ассистентам. Эстергом не понял слов, а возможно, Сатаяна воспользовался языком, незнакомым инженеру. Один из ассистентов переступил на шаг и заслонил собой лицо спящего.
Прошло еще некоторое время. Картина на экране не менялась. Перламутровое пламя слепило. Эстергом почувствовал легкое головокружение и отвернулся от экрана.
— Сегодня не получается, — тотчас услышал он голос Сатаяны. Придется…
Конца фразы Эстергом снова не понял.
Один из ассистентов молча взял шприц и вонзил иглу в руку спящего повыше локтя. Человек на столе не шевельнулся, но экран вдруг ярко полыхнул и погас.
— Вот так, — сказал Сатаяна. — Может быть, удастся ухватить хоть что-нибудь…
Он снова принялся манипулировать с рукоятками настройки. Экран медленно осветился. Теперь с экрана глядело юное женское лицо, искаженное гримасой дикого ужаса. Что видели эти залитые слезами, вылезающие из орбит глаза?
Эстергом отшатнулся… Голова на экране затряслась, и рот женщины раскрылся в безмолвном крике невыразимой боли. Если в воспаленном мозгу, из которого Сатаяна вырвал сейчас этот образ, звучал и крик женщины, этого уже было достаточно, чтобы сойти с ума. Поле зрения сместилось, и Эстергом понял, почему так кричала женщина. Ее пытали огнем… На мгновение Эстергому показалось, что он чувствует запах обгорающей человеческой кожи. Он задрожал и отвернулся.
— Что-то новое, — послышался спокойный голос Сатаяны. — Этого мы еще не фиксировали. К сожалению, опять фрагмент…
Эстергом поднял глаза. На экране билось перламутровое пламя. И тотчас в нем возникла целая вереница картин и образов, стремительно сменяющих друг друга. Пальмы на краю песчаной пустыни, залитой слепящим солнечным светом… Ярко-синее небо над песчаными холмами и цепочка следов, убегающая вдаль. Лабиринты какого-то подземелья, красноватые языки факелов внизу. Прекрасное женское лицо, кажется, то же самое, что в первом кадре, но сейчас глаза сияют счастьем, губы раскрываются для поцелуя… Мрак, потом снова эта женщина в белых полупрозрачных одеждах; она спускается по мраморной лестнице к голубой, сверкающей на солнце воде… Кто-то ждет ее внизу. Снова мрак, быстрая смена лиц, ужасающих своим уродством. Чудовищные пытки… Извивающиеся в муках тела. Осужденных гонят на казнь. Толпы беснуются на площадях. Вдали — костры… Множество костров. Холодная луна освещает развалины. Темнеют пустые глазницы черепов… Волки бегут куда-то, и рядом с ними по серебряной лунной дороге бегут черные тени. Неподвижное тело, обернутое пеленами, опускают в золотой гроб… Желтый дым стелется низко над остовами мертвых домов, гниющие трупы на улицах… Гриб атомного взрыва, ослепляющая вспышка, и снова трупы; ползущие куда-то уроды, тонущие в нечистотах трущоб… Какое-то лицо, удивительно знакомое Эстергому. Сатаяна?… Да, конечно, Сатаяна, улыбаясь, глядит с экрана… Второй Сатаяна, напряженный и сосредоточенный, сидит рядом… Снова пляска пламени. Аудитория… Студенты склонились над записями. Чертежи на доске… Эстергому вдруг начинает казаться, что он присутствовал на этой лекции… Не он ли там, в третьем ряду?… Картина резко меняется… Стол у распахнутого настежь окна. За окном мокрые ветви, капли дождя на пожелтевших листьях. На столе листы бумаги. Чья-то рука быстро покрывает их символикой математических формул… Формулы… Формулы… Они тоже удивительно знакомы… Эстергом пытается уловить их смысл… Снова это женское лицо… Эстергом вдруг осознает, почему оно так поразило его… Он когда-то видел эту женщину… Но когда и где?… Пламя, мрак, опять пламя, и вдруг — призрачный скелет, медленно плывущий в черном небе над белыми мраморными надгробиями…
Что-то похожее на стон проникает в сознание ошеломленного инженера. Он поднимает голову, оглядывается… Сведенное судорогой тело испытуемого выгнулось дугой над столом. Один из ассистентов придерживает его за ноги, другой за голову. Губы спящего закушены до крови, лицо искажено мукой.
— Остановитесь, — неожиданно для себя кричит Эстергом, — прекратите сейчас же!… Прекратите…
Крик прозвучал визгливо, резко и оборвался.
Послышался негромкий щелчок. Экран погас. Сатаяна внимательно всматривается в помертвевшее лицо инженера.
— Что с вами, друг мой?
Эстергом вытащил платок, принялся вытирать влажный лоб.
— Со мной ничего, но мне показалось, что он, — Эстергом указал на стол в центре зала, — что… это слишком мучительно. Посмотрите, что с ним?
— С ним ничего… Он спит…
— Но он… Я сам видел…
— Успокойтесь. Он ничего не чувствует. Все это, — профессор кивнул на экран, — скрыто глубоко в тайниках его мозга. И он сам не подозревает почти ни о чем. В клетках вашего мозга, может быть, хранятся записи пострашнее. Но вы тоже ничего не знаете о них… И это хорошо. Если бы было иначе, люди сошли бы с ума от избытка информации, которая им в общем-то ни к чему… Человеку достаточно опыта своего поколения…
Эстергом встал, принялся ходить по лаборатории. Скосил глаза в сторону стола. Человек лежал неподвижно. Бледное, без кровинки, лицо было спокойно.
— На вас подействовала запись, — мягко сказал Сатаяна. — Вы настаивали, и я вынужден был согласиться… Пока это великая неопределенность. Повторяю, я не знал, что нам удастся извлечь из него…
— Значит, моя аппаратура все-таки обеспечивает вам запись, — голос Эстергома был хриплым от волнения.
— Нет, — улыбнулся Сатаяна. — Вы же видели. Это разрозненные фрагменты, кусочки мозаики… гигантской мозаики… А мне необходима непрерывная лента…
— Лента чего?
— Назовем это скрытой информацией… Она хранится в каждом из нас за пределами сознания. Она — отражение опыта бесчисленных минувших поколений…
— Значит, то, что мы видели сейчас?…
— Да… В этих кадрах — опыт его предков. Каких-то очень далеких поколений. Все они давным-давно истлели, но в мозгу потомка хранится код пережитого ими… Реальный призрак минувшего… Нить, связывающая прошлое с будущим. Философы твердят, что нельзя установить историческую правду, что прошлое не поддается объективной проверке. Я хочу предложить новую методологию исторического анализа. Исходные данные — в нас самих. Надо только расшифровать их…
Эстергом желчно рассмеялся:
— Ваш метод, если он не фикция, едва ли лучше других. Вы базируете его на анализе субъективных восприятии… Вы утонете в хаосе…
— Я буду оперировать суммой того, что вы называете «субъективными восприятиями». Сумма дает возможность взаимно прокорректировать и сопоставить субъективные оценки. И кроме того, информация, которую я извлеку, отражает некогда существовавшие объективные связи. Проинтегрировав ее, можно приблизиться к исторической истине более достоверно, чем это делают авторы «Всемирной истории».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});