Кир Булычев - Смерть этажом ниже

— Рано, — сказал Шубин. — До очага метров двадцать, не меньше.

— Может, и меньше, — сказал Руслан. Они прошли еще метров десять и близко услышали треск настоящего пожара.

— Плохо дело, — сказал Шубин.

Было куда теплее, чем на площадке, в лицо дула горячим ветром, сквозь дым пробивались оранжевые блестки.

— А теперь не рано, — сказал Руслан. Он перевернул огнетушитель. Он действовал по инструкции. Шубин подумал, что по закону подлости огнетушитель должен быть неисправен. У него же в руке был багор — бессмысленное оружие для борьбы с пожаром в гостиничном коридоре.

— Я пройду по номерам, — сказал старик.

— Зачем?

— Надо всюду включить воду. Пускай течет.

— Номера заперты, — сказал Шубин.

— Эх! — сказал Руслан радостно. Огнетушитель дернулся в его руке, и пенная струя рванулась вперед.

Шубин надеялся почему-то, что дым отступит, но струя пены смешалась с дымом, а тот не отступал. Дышать было невозможно — глаза резало так, что трудно было их открыть. Старик ударил ногой в дверь. Дверь открылась, а старик скрылся в темноте.

Стало слышно, как зашумела в ванной вода, — этот звук перекрыл треск пожара и шипение огнетушителя.

— Погоди, — Шубин схватил Руслана за руку. — Ты все истратишь.

— Понимаю, — сказал тот и скрылся впереди в тумане. Старик вышел из номера. Он нес большой белый ком.

— Я намочил полотенца, — сказал он. — Чтобы легче дышать.

Он вытащил из кома одно, и Шубин благодарно замотал им лицо. Показалось, что лучше.

— Эй, генацвале! — крикнул он. — Возьми противогаз!

Из дыма возник Руслан.

— Какой противогаз? — крикнул он.

Шубин протянул ему мокрое полотенце.

Сзади раздался крик:

— Вы где?

Это бежал командировочный. Он нес ведро.

— Мы вас не дождались, — сказал он. — Что делать?

— Вон там открыта дверь, — сказал старик. — Там течет вода.

— Понятно, — сказал командировочный.

Рядом появился еще человек, в дыму не разберешь — кто. Он тоже ринулся в номер, где текла вода, столкнулся в дверях с командировочным. Командировочный тут же, от двери, с силой плеснул водой вперед.

— Огонь дальше, — сказал Шубин.

— Без вас знаю, — крикнул командировочный и снова исчез в номере.

— Простите, — сказал старик. — Вы не будете так любезны помочь мне отойти немного.

Старик стоял у стены, запрокинув голову, и глаза его над белым полотенцем были мутными.

— Вам плохо?

— Сейчас пройдет.

— Ведра ни у кого нет? — спросили рядом.

— Возьмите багор, — сказал Шубин.

Он помог старику выйти в холл, что с трудом удалось сделать, так как навстречу бежали люди, в дыму и темноте они налетали друг на друга. Подняв лампу, чтобы обойти человека, который не мог разойтись с ними, Шубин узнал милиционера. Милиционер добыл где-то большой таз.

— Коля? — обрадовался Шубин. — Как там Спиридонов?

— А кто его знает. Лежит.

— Ладно. Возьми лампу и постарайся как-то организовать людей, — сказал Шубин. — А то, боюсь, они только мешают друг другу.

— Слушаюсь, — ответил милиционер.

Шубин в полной темноте вывел старика в холл, но и тут задерживаться было нельзя — из-за дыма трудно дышать. Вокруг были крики, метались люди, и Шубин подумал, что пожар был для них делом понятным и даже спасительным, потому что очень страшно было сидеть в тишине и чего-то ждать, когда в любой момент можно подойти к окну и увидеть мертвых людей на площади. Люди бежали на пожар с остервенением, но без страха, потому что пожар был бедствием объяснимым и всем было известно, что пожар можно потушить.

Шубин помог старику подняться этажом выше. Дыма было много и здесь, но, по крайней мере, можно было дышать.

— Есть тут кто живой? — спросил Шубин.

— Я на месте, — ответила дежурная, и Шубин различил ее силуэт за столом.

— Где-то было кресло, — сказал старик, отцепляясь от Шубина.

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше, спасибо вам, — сказал старик. — Я уже сижу. Так что вы можете заниматься своими делами.

Шубин перевел дух, сердце еще билось, ноги еще бежали, надо было сообразить, что делать дальше.

— Вы идите, не беспокойтесь, — неправильно истолковал его колебания старик.

— Сейчас… Скажите, а вы кто по специальности?

— А почему вы спрашиваете?

— Вы читали Евангелие.

— Нет, я не священник. Я пианист. Я здесь на гастролях. Моя фамилия Володиевский, не приходилось слышать?

— Простите, я плохо разбираюсь в серьезной музыке.

— Меня мало кто помнит, — сказал старик. — Я всю жизнь подавал надежды. Но не больше. Но очень приятно, когда кто-то говорит мне: «Как же, слышал, неужели это вы?»

— Я к вам еще подойду, — сказал Шубин. Он обернулся к дежурной и добавил: — У вас там в аптечке есть что-нибудь от сердца?

— Не надо, — сказал Володиевский. — Я уже принял нитроглицерин.

Шубин пошел к Спиридонову.

Дверь в номер была закрыта. Он постучал:

— Войдите, — сказала Эля.

Шубин закрыл за собой дверь, чтобы не просачивался дым.

На столике у кровати горела керосиновая лампа. Эля сидела на стуле, держа Спиридонова за руку. Тот лежал на спине, глядя в потолок, одеяло ровным и пологим горбом покрывало его живот.

— Это ты Шубин? — спросил Спиридонов. — Ну как там?

— Горит, — сказал Шубин. — Но прибежало столько добровольцев, что, может, и обойдется.

— Если начало гореть как следует, нам не потушить, — сказал Спиридонов. — Глупо получилось.

— Почему глупо?

Эля поднялась со стула.

— Ты садись, — сказала она. — Хочешь, я тебе воды принесу? Только из под крана.

Эля все еще была в его аляске.

— Слушай, — вспомнил Шубин. — Там в кармане банка с растворимкой. Разведи мне холодной водой.

— Хорошо, — сказала Эля.

Она ушла в ванную.

— Я боюсь, что помру, — сказал Спиридонов.

— Еще чего не хватало.

— Ты думаешь, что я молодой? — сказал он. — Я же на фронте был. Я ран насмотрелся. Этот гад меня глубоко пронзил, слишком глубока. А они остановить не сумели. Перевязали, все сделали, а она идет. Я уж руку держу под одеялом, чтобы кровь под себя подгребать. Чего людей беспокоить.

— Нет, так не будет, — сказал Шубин, словно отменял приговор.

— Дурак ты, — сказал Спиридонов. — Может, я этого заслужил. Пожар почему? Потому что я сдуру сунулся, куда не следует, лампу опрокинул. Если погибнете, проклинайте меня.

— Вы хотели как лучше.

— Я всю жизнь хотел как лучше. А получалось не как лучше… А знаешь, мне лучше помереть как бы на боевом посту… Я не шучу, ШУбин. Я же понимал, чего Гронскому надо — на повышение, в Москву. Он старался, вторую очередь пустил без очистных — и отрапортовал. А я знал, что здесь липа. И про общественность знал, и про митинг. Все знал и дал понять Гронскому, что не замечаю. Даже вони не замечаю, в которой люди жала. Думал, что обойдется. Мне же тоже рапортовать — уже министру. А я уже пенсионный возраст прошел, сечешь? Если не выполним, мне уходить. А я еще сильный, у меня работать охота была… да что тебе говорить… Я и в Москву тебе не дал звонить… помнишь?