Вычислитель. Тетралогия - Громов Александр Николаевич
Она почти всегда была решаемой.
И совсем иное дело – противостоять тупой животной силе и животной же хитрости, порождению совсем иного мира, нежели родной человечеству мир. Тут волей-неволей и сам опустишься до животного уровня…
Ноги затекли. Эрвин медленно встал во весь рост.
Уползать по-пластунски – не решение. Язычник все равно почувствует колыхание зыбуна. Бежать не менее рискованно – не ровен час провалишься, и тогда щупальце найдет и схватит тебя. Уходить в нормальном темпе совсем глупо.
Отвлечь хищника – нечем.
Оставалось только ждать. Прошел час, и Эрвин осторожно присел на корточки. Туча ушла, солнце жарило, болото сочилось испарениями. По спине под грубой кожаной курткой текли ручейки пота. Еще час, ну два такого ожидания, и придется что-то предпринять. Не век же торчать на болоте. Надоевший остров вдруг показался родным и желанным. Думалось о том, что бревна, сложенные в яме, подожженные и присыпанные землей перед уходом, ко времени возвращения прогорят до золы и придется вновь добывать огонь трением – удовольствие маленькое, особенно по сырой погоде. Думалось и о том, что пора сшить новые мокасины, соединяя шкурки «зайцев» не лыком, как раньше, а жилками или тонкими кожаными шнурками. Особенно сладко думалось о горячем минеральном источнике – упасть в естественную ванну и отмокать…
Все это были поверхностные мысли, их, собственно, и мыслями считать не стоило. Вторым слоем, глубже и медленнее, текли мысли иные. Те самые, которые гнездились в голове с тех пор, как Эрвин раздумал сходить с ума и начал решать задачу о возвращении к людям. Не к тем, конечно, что прозябают на Гнилой мели…
Спустя полчаса Эрвин вновь поднялся, озабоченно поглядел на начавшее клониться к закату солнце. Если так пойдет дальше, то домой засветло не попасть. Но если язычник не просто решил передохнуть здесь, а выбрал новое место для засады? Он может проторчать тут в неподвижности несколько дней.
Настала пора решиться. Эрвин попробовал, насколько плотно примотан к концу шеста острый осколок обсидиана, и остался доволен. Подергал одежду, заткнул за пояс болтающуюся полу куртки. Оглянулся, ища свои почти затянувшиеся следы. Бежать следовало строго на запад, затем, оказавшись в безопасности, описать большой полукруг, и, обойдя язычника, вновь взять курс на восток. Глупо бегать по болоту, но шагов сто, наверное, можно, риск умеренный…
Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Затем сорвался с места.
И сразу же почувствовал, как бешено заходил под ногами зыбун. Язычник был тут, рядом, гораздо ближе, чем казалось.
Существуют игры, в которых всегда проигрывает нетерпеливый. Эрвин понял, что близок к проигрышу, еще до того, как позади него болотный ковер как бы взорвался. А когда из пробитой в зыбуне дыры вместе с клочьями водорослей и черной грязи взметнулось к небу громадное щупальце, он уже падал вперед, выгадав лишний шаг и умудрившись перевернуться в падении на спину.
Взвившийся «язык» донного хищника изогнулся, хлестнул низко над болотным ковром, задел и снес кочку. На лицо Эрвина упал шмат грязи. Обдало ветром – щупальце пронеслось совсем рядом, описало круг и выпрямилось, как лишенный ветвей ствол высоченного дерева. Оно оказалось не таким уж длинным, Эрвин видел язычников и покрупнее, но он все равно находился в пределах досягаемости щупальца. И уже ничего не просчитать, вся надежда только на везение. На глупое слепое везение…
Эрвин ненавидел такие моменты и знал, что именно ненависть к себе и всему миру помогает ему бороться со страхом. Животный ужас он ненавидел еще сильнее.
Не бежать, не ползти. Лежать, не шевелиться. Пусть щупальце уберется в зыбун, и тогда один резкий рывок даст нужный выигрыш расстояния. Четыре-пять хороших прыжков – и языкастая тварь уже не дотянется до жертвы.
Щупальце покачивалось, по нему, как по невиданной кишке, пробегали медленные волны. Оно не было бледно-лиловым, как щупальца всех виденных доселе Эрвином язычников, – оно имело лимонный цвет с поперечными светло-зелеными полосами. Круглым в сечении оно тоже не было – скорее уплощенным, как длинный-предлинный древесный лист или травинка, и по краям его шевелилась бахрома коротких отростков. Наверное, тут, ближе к краю болота, водились язычники другого вида…
«Но ведь не вегетарианцы же!» – подумал Эрвин, когда щупальце начало склоняться над ним. Человек лежал без движения, стараясь не дышать, и все-таки язычник точно знал, где добыча.
Эрвин осторожно потянул к себе шест, перехватил его поудобнее и выставил обсидиановым острием вперед. Широкое, отороченное шевелящейся бахромой щупальце нависло над ним. Эрвин видел, как мелкие отростки сами потянулись к добыче.
Но через мгновение он увидел и другое: щупальце имело глаза! Расположенные повдоль, крупные у корня щупальца и мелкие ближе к его концу, снабженные вертикальными кожистыми веками, блестящие, черные, как грязь, они осматривали лежащего человека, как показалось, с холодным равнодушием. Ну еще бы глаза такой твари выдали вожделение! Эмоции моллюсков, да еще неземных, так же далеки от понимания людьми, как далека от Хляби прародина человечества.
Щупальце все не падало на жертву, разве что немного склонилось над ней. Эрвин приготовился ткнуть копьем в глаз. Если точно попасть, если у язычника данного вида развитая нервная система, если его глаз хоть немного чувствителен к боли, то, возможно, удастся выиграть несколько мгновений, чтобы убежать. Малый шанс лучше, чем никакой. Всю свою жизнь Эрвин искренне презирал людей, сдающихся раньше времени. Чем они лучше кролика перед удавом?
Внезапная дрожь прошла по щупальцу, и, вместо того чтобы пасть на жертву, оно выпрямилось во весь гигантский рост. Казалось, на болоте сам собою воздвигся обелиск. «Сейчас хлестнет сверху вниз и прихлопнет», – решил Эрвин и ошибся. Со скоростью идущего вниз лифта щупальце втянулось в пробитую им дыру. Чавкнула грязь. Пологая волна мягко приподняла и опустила болотный ковер вместе с лежащим Эрвином.
Он не стал терять времени – вскочил и дал деру, но уже спустя десяток прыжков разумно перешел с бега на шаг. Все равно язычник теперь уже не достанет и не догонит… Интересно получилось. Интересно и очень странно…
Естественная радость боролась с недоумением: что это было? Описав, как и собирался, большой полукруг, вновь устремившись к востоку, где маячили вдали Счастливые острова, Эрвин в конце концов решил не думать пока о случившемся. Спасся – и ладно. До острова еще топать и топать, а поразмыслить над феноменом природы можно и там. Если этот феномен вообще стоит того, чтобы докапываться до его сути, а не просто принять как факт…
Глава 2
Дела давно минувших дней
Искусственная тяжесть в коридорах рабочего общежития опять барахлила, меняясь непредсказуемым образом от стандартного одного «же» до семи процентов от стандартного значения, свойственных этому астероиду. Взрослые ходили с опаской, старики ругались, подверженные мигрени глотали снадобья. Хмурые ремонтники поднимали там и сям решетчатые полы, ныряли вниз, неспешно проверяя один гравитатор за другим, пытаясь найти причину рассогласования, и даже не огрызались на упреки и ядовитые шуточки. Мальчишка лет восьми, вприпрыжку бегущий по коридору, напротив, был на седьмом небе от счастья. Аж взвизгивал восторженно, взлетая к потолку, бегал по стенам и порой отваживался крутануть сальто.
– Шею себе не сверни, акробат, – проворчал попавшийся навстречу рабочий, разумно пробирающийся по стеночке, где стараниями неведомого инженерного гения были кое-как приварены металлические перила.
– Этот-то? – отозвался другой рабочий, бредущий в кильватер первому. – Этот шею не свернет. Шустрый мальчонка и с умом. Глянь – как кошка. Думаешь, он очень смелый?
– Почему смелый? Просто дурак.
– Наоборот, шибко умный. Если не уверен на сто процентов, то и не прыгнет. Он такой. Помнишь Густава Канна?
– Отчаянного-то? Угм.
