Контора - Владимир Лынёв
Пейтон успел измениться с момента их предыдущей встречи на берегу озера. Из маленького мальчика он превратился в нескладного угловатого подростка, таившегося в ночи в ожидании дамы сердца.
– Эбби, – робко позвал он. – Ты здесь?
Ответом ему был включившийся яркий прожектор на замковой стене, ослепивший подростка и психонавтов, застывших у ограды. Высокая черная тень выступила вперед, оставаясь смутным силуэтом на фоне обжигающего света.
– Вы, молодой человек, я вижу, никак не уйметесь? – молвила тень, подав знак рукой кому-то невидимому для глаз психонавтов.
– Господин Энслин, я лишь хотел… – пожилой слуга, вынырнув из-за деревьев, ударил Пейтона под колени резиновой полицейской дубинкой, опрокинув его лицом в грязь.
– Ваш отец был человеком чести, – продолжил Энслин, будто бы не замечая побоев. – Служил достойно: не крал, не врал, не чурался сложных и опасных заданий. Работал как полагается. Погиб, исполняя мою волю, и я, в свою очередь, как человек чести, из благодарности за подобную преданность, счел долгом позаботиться о вашей семье, оставшейся без единственного кормильца. Всем, что у вас с матушкой имеется, вы обязаны мне, юноша.
– Сэр, у меня не было никаких дурных побуждений…
Удар ногой под ребра утихомирил подростка.
– Юный Джон Пейтон, вы мне как приемный сын, и я чувствую ответственность за ваше воспитание, но то, что я вижу сейчас, безмерно расстраивает меня. Вы позарились на цветок, который вам не по карману и никогда таковым не станет. Как наглый воришка, вы пробираетесь под покровом ночи в чужой сад, дабы этот цветок присвоить… Не думаю, чтобы ваш батюшка одобрил подобное поведение.
– Мы любим друг друга, господин Энслин. Вам не помешать этому.
Старый лакей хмыкнул, но побои прекратил.
– Пылкий флер юности застит вам глаза – это простительно. Я проясню ситуацию: девушкам в этом возрасте свойственна легкомысленность в поведении и знаках внимания субъектам противоположного пола. Это игра пробуждающегося женского начала, которую многие молодые люди принимают за чистую монету, готовясь с головой кинуться в омут. Мисс Эбигейл любит быть окруженной поклонниками, таскающимися за ней следом, так же, как красивые платья, дорогие развлечения и отдых на лучших курортах мира. Вы готовы предоставить ей все это, юноша, или убогий букет – ваше единственное подношение?
– Вы не знаете Эбби! – прошипел Пейтон. – Она не такая!
– Это ты не знаешь ее, мальчик. Она такая, как все прочие девушки ее круга. Разговоры о равноправии и социальных свободах особенно многозначительно звучат в их устах на берегу Французской Ривьеры с бокалом выдержанного игристого вина в руке. Они пользуются популярностью среди равных. Жестокая истина состоит в том, что вы ей не ровня. Статусом не вышли. Точка. Забудьте, оставьте и ступайте с миром. Годы научат вас мудрости, и позже вы мне скажете спасибо.
– Сейчас свободный век, мистер Энслин! – последнее обращение Пейтон выкрикнул как ругательство. – Ваши заскорузлые традиции давно канули в лету. Нет разницы между богатым и бедным. Все мы люди, а людей прежде всего оценивают по их достоинствам. Я добьюсь своего! Обещаю вам!
– Свободный век? – переспросил Энслин. – О какой свободе вы говорите, юноша? Это слово для легковерных дураков, пялящихся в экраны. Я открою вам правду: никакой свободы нет и никогда не было. Вот господа! – он указал рукой на замок. – А вот рабы! – Энслин объял рукой округу. – Раб – это полезная смышленая скотина, хоть нынче и зовется иначе. Любую скотину принято учить палкой, и вы, по всей видимости, не исключение. Очень жаль. Видит Господь и ваш покойный отец, я не желал этого.
Энслин повернулся и зашагал в сторону замка, а на лежавшего в грязи Пейтона обрушился град ударов дубинкой. По мере того как дубинка поднималась и опускалась, прожектор медленно гас, погружая окрестности в первозданную тьму.
В свалившейся на них тишине особенно четко прозвучали судорожные щелчки зажигалкой. Возникший из ниоткуда крошечный язычок пламени осветил лицо Гловера. Он передал зажигалку Орье и вплотную подошел к ограде.
– Доверьте извлечение жемчужины эго директора из раковины сознательного настоящему профессионалу своего дела, – хвастливо заявил он.
Гловер примерился и схватился за прутья двумя руками. Навалившись всем телом, он натужно закряхтел. Ограда подалась, образуя проход, но яркая вспышка с характерным хлопком на мгновение выхватила из темноты фигуры психонавтов. Гловер отлетел назад, отброшенный ударом тока. Вновь стало темно, хоть глаз выколи.
– Намек понятен, – глухо пробормотала Орье.
Огонек зажигалки Артура, выроненной от неожиданности, вновь возник в ее руке. Он осветил ограду сада и щель, в которую мог протиснуться взрослый человек.
Из образовавшегося прохода вылез директор и произнес, глядя на поверженного Гловера, тихо ругавшегося сквозь зубы:
– Приношу глубочайшие извинения, Артур, но я не позволял подчиненным копаться в собственном сознании.
– Чего и следовало ожидать, – согласился Стейнбек. – В самоконтроле вам не откажешь.
Пейтон не стал акцентировать внимание на замечании и перешел к делу:
– Алекс, помогите мистеру Гловеру подняться на ноги, будьте так любезны. Мы уходим.
Тот его не услышал.
Вульф совсем недавно заметил двух детей и теперь шел за ними вдоль ограды. Мальчик с девочкой бежали наперегонки, сотканные из лучей света. Веселые, счастливые и полные внутренней свободы, свойственной далекому детству. Девочка, смеясь, разметала палую листву около ограды и открыла тайный лаз в сад, в котором оба ребенка исчезли в мгновение ока, как юркие котята. Алекс не без труда последовал за ними.
Едва он выбрался на поверхность, как понял, что внутри нет ничего. Его окружала холодная циничная пустота. Вульф шарил по округе вытянутыми вперед руками, но не находил никаких ориентиров.
– Здесь есть кто-нибудь? – крикнул он в пустоту. – Орье? Гловер? Стейнбек?
Ответа не было.
Где-то глубоко во мраке он чувствовал биение живого и теплого сердца, сочившегося страданием и разочарованием. Искренние переживания захватили его и потянули к себе как магнитом. Вульф шел вперед в кромешной темноте навстречу всепоглощающей буре эмоций. Он с упоением впитывал этот шторм, вспоминая давно забытые ощущения, выхолощенные из его памяти.
– Какая сладкая боль, – прошептал в пустоте лежавший в грязи паренек, глядя на низкое холодное небо, источающее скупые мелкие слезы.
Алекс упорно шел вперед и наконец заметил крохотный огонек вдалеке. Одинокая лампочка горела во мраке над большим столом, заваленным гаджетами и электронной бумагой. Сидя спиной к Вульфу, за столом трудился молодой человек, погрузившись с головой в работу. Рядом с ним в лучах сентябрьского солнца посреди гор багряно-желтой листвы кружилась девушка из его мечтаний. Эбигейл Энслин.
