Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

– Думаю, потому, что к-крамола заразна. У н-нас, видите ли, нет анархистов, эсеров, н-националистов…

– А евреи есть? – хмуро осведомился кучерявый Моня.

– У нас г-говорят «жиды». Жиды есть.

– Шлепнул бы я тебя, – мечтательно поведал Моня. – Ладно, живи. Показывай, хде вход.

Страшным выдался год тысяча девятьсот девятнадцатый от Рождества Христова, а следующий, девятьсот двадцатый, еще страшнее.

Шестая армия Южного фронта под командованием товарища Фрунзе готовилась к прорыву через Сиваш, начало которого, по слухам, ожидалось со дня на день. Бойцы Третьего краснознаменного полка Моисей Перельмутер и Николай Краснов сидели у общего костра, молчали, прислушивались к разговорам.

Был боец Перельмутер невысок, плотен, по-коршуньи носат и мелким бесом кучеряв. Еще был он немногословен, неприветлив и вечно небрит. И было в нем вороватое что-то, лихое, бандитское. Прошлое свое скрывал, и что связывало его с широкоплечим, до ассирийской темноты смуглым Красновым, оставалось неизвестным. Батальонный комиссар давно присматривался к обоим и пролетарским чутьем распознавал если не врагов, то в лучшем случае попутчиков. Мутных, временных. Ставить их к стенке, однако, комиссар не спешил. Храбрости был боец Перельмутер необычайной и отваги отчаянной… А Краснов, тот стрелял. С двух рук, на звук и навскидку, не меняясь в лице, не целясь и не промахиваясь. И таскал за собой бабенку. Тоже мутную, как и он сам, хотя и смазливую. И кем ему та бабенка доводилась – неизвестно. Вроде бы спали, как муж с женой, вместе, а на людях друг дружке «выкали».

– Всякое бывает, – прихлебывая чай из алюминиевой кружки, степенно рассказывал Ванька Глебов, бывший черноморский матрос. – Вот случай был. Встали мы на якорь возле городишки одного. Названием Новый Афон. А был у нас на коробке один местный, все пещеры нахваливал. Хорошие, дескать, пещеры, красоты необыкновенной. Давайте, мол, слазаем. Уговорил. Отпросились мы на берег впятером, на сутки, и в те пещеры полезли. В общем… – Глебов замолчал.

– Ну, дальше что было? – подбодрил рассказчика Краснов.

– А дальше чертовщина началась. Полезли мы туда впятером, а вернулись всего двое. Остальные как под землю провалились. Искали мы их потом трое суток.

Пока еще двоих недосчитались. Тоже как сквозь землю. Раз – и нету людишек. Как не бывало.

– Как, говоришь, городишко тот назывался? – угрюмо спросил боец Перельмутер.

– Новый Афон, а что?

– Да так.

Той же ночью бойцы Перельмутер и Краснов исчезли из расположения Третьего краснознаменного полка Шестой рабоче-крестьянской армии Южного фронта под командованием товарища Фрунзе. И бабенка красновская с ними сгинула. Комиссар, которому доложили утром, затвердел лицом, выматерился пространно. Зря не прислушался к классовому чутью, к пролетарскому, и всех троих не расшлепал.

– Уходить надо, – хмуро сказал Моня Цимес, когда, пробравшись по лесной тропе, оставили позади полковой обоз. – Дрек эта, как ее…

– Реальность, – подсказал Краснов.

– Она. Хде искать этот Афон, благородие?

– Новый Афон на Кавказе, – ответила за Краснова Полина. – Только я думаю, ни к чему нам туда. Все они друг друга стоят. Реальности.

– Пожалуй, да, – невозмутимо согласился Краснов. – Есть конкретные предложения, Поля?

– Есть. Можно уехать, эмигрировать.

– Куда же?

– В Париж. Попробуем пожить там. К тому же под городом есть катакомбы. Вернее, были. В нашей реальности.

– Значит, должны быть и здесь. Хорошая идея, мне по душе. Ты, Моня, как?

Моня Цимес помолчал. Угрюмо поворошил палую осеннюю листву носком сапога.

– Разойдемся, – предложил он. – Вы ехайте себе в Париж, а я пойду.

– Куда ты пойдешь?

– Не знаю. Можа, в Афон. Можа, в Одессу вернусь. Можа, еще куда. Хочется пожить красиво.

– Красиво здесь не получится.

– Тогда как получится.

– А нас, выходит, бросишь? – Полина подошла, положила ладонь Моне Цимесу на предплечье. – Как мы без тебя? Ты ведь наш… – Полина замялась и смолкла.

– Талисман, – подсказал Краснов.

– Да. Наш с Николя талисман.

Моня засопел, нахмурился.

– В Париже евреи есть? – спросил он, глядя в сторону.

– Евреи? Есть, конечно, евреи везде есть.

– Ну, тогда ладно.

II. НФ – это очень весело…

Дмитрий Казаков

Пойте, струны!

Мы живем ради мгновения, когда заключенный в нас бог проснется. Но даровано оно немногим.

Консоль вызова у меня настроена так, что и дохлого поднимет.

Вот и в этот раз когда заорала, стены моего кораблика вздрогнули, ну и я вместе с ними. Сел на кровати и взгляд на экран. Что там – сообщение от диспетчерской службы или вызов от пиратского звездолета, сослепу принявшего меня за грузовоз с набитыми оружием трюмами?

Вот и не угадал. Частный звонок.

Я слез с койки и поплелся к консоли. Голосовое управление, зараза, позавчера отказало, а на починку денег нет. Да и вообще стены рубки, она же жилая каюта, выглядят помятыми, кое-где пласталь осыпалась. В рецуркуляционной системе навечно поселился мерзкий запах паленой резины, а в писке бортового координатора слышатся истеричные нотки.

Стар мой верный кораблик. Ох, давно пора ремонт сделать!

Экран осветился, и на нем возникла жуткая рожа в тюрбане и бороде. М-да, так любят украшать себя типы с окраинных планет, куда в свое время докатилась волна колонизации с Махди-Пять. И чего ему надо? Хочет продать мне тонну гашиша или пригласить на семейный праздник?

– Орфея ли почтенного имею честь я лицезреть? – спросила рожа.

– Ага, – ответил я без энтузиазма.

Ну да, зовут меня так. Мама с папой прозвали, пусть им на том свете икнется.

– О, тогда к почтенному Орфею у меня есть ничтожнейшая просьба, да благословит ее Всевышний и приветствует… – заявила рожа, сверкая глазами, и я приготовился слушать.

Где просьба, там и работа. А где работа – там и деньги.

Вскоре стало ясно, что на связь со мной вышел помешанный на конях торговец, облапошивший каких-то бедолаг в Гончих Псах и по моде собственной планеты возжелавший заполучить по этому поводу хвалебную песню!

Я для виду поломался, поторговался, а потом согласился.

Куда деваться? Жрать-то надо. И топливо покупать, и струны для лиры, и корабль ремонтировать.

Торговец в тюрбане и бороде сгинул с экрана, а я приступил к производственному процессу. Это только дураки думают, что стихи сочиняются так – трах, бах, муза прилетела, хвостиком махнула, и все готово. Нет, тут все куда хитрее. Да и тяжелее, это уж точно.

Пыхтел я час, пыхтел второй, истерзал клавиатуру, а результатом стала песня, начинавшаяся с жуткой фразы «Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов…».

За такую я бы себя сам высек.

Прочие строки выходили не лучше. Казались тухлыми, словно дождевой червь, пролежавший на солнцепеке не один час. От одного взгляда на этот творческий выкидыш начинало тошнить…

И зачем только я взялся за это дело?

Да пропади в недрах сверхновой тот хитрозадый любитель лошадей!

Все время, пока я насиловал собственный мозг, голова невыносимо болела, словно в ней поселился змей-камнеед с Антареса-Девять и грыз неподатливую костную корку, с наслаждением вонзая в нее тупые зубы…

Сейчас бы полежать. Дать башке отдых.

Консоль оповещения взвизгнула, давая понять, что мы производим контрольный выход в открытый космос.

Корабль тряхнуло, и взгляд мой невольно упал на иллюминатор.

За ним серебрятся содранной с рыбьего брюха чешуей звезды. Меж ними лужами разбавленного молока вращаются туманности. Пульсары пульсарят, сверхновые взрываются. Космос. Дом родной для бродяги.

Вот и мотайся по нему туда-сюда, с фестиваля на конвент, с праздника на юбилей, «рожай» всякую хрень вроде этой поэмы. И платят за нее не так много, и о покое приходится только мечтать…