Весь Герберт Уэллс в одном томе - Герберт Уэллс

Долгое время Германия и Австрия стремились к расширению немецкого влияния в восточном направлении через Малую Азию и дальше на Восток. Эта германская идея кристаллизовалась во фразе «Берлин до Багдада». Германским замыслам противостояли планы России, которая стремилась к расширению славянского господства до Константинополя и через Сербию — до Адриатики. Направления этих амбиций перекрещивались и были взаимоисключающими. Лихорадочное состояние дел на Балканах было в основном результатом интриг и пропагандистских усилий Германии и России. Турция обратилась за помощью к Германии, Сербия — к России. Румыния и Италия, обе латинские по своим традициям и обе номинально союзницы Германии, преследовали более отдаленные и скрытые общие цели.

В 1914 г. казалось, что все складывается благоприятно для двух центральных держав. После 1906 г. Россия восстанавливала свои силы, но очень медленно. Франция погрязла в финансовых скандалах. Громкое мартовское убийство М. Кальмета, главного редактора «Фигаро», женой М. Кайо, министра финансов, стало кульминацией этих скандалов.

Британия (в чем была уверена вся Германия) была на грани гражданской войны в Ирландии. И иностранцы и англичане делали неоднократные попытки получить какое-либо четкое официальное заявление о британских намерениях в случае, если Германия и Австрия нападут на Францию и Россию; однако британский министр иностранных дел, сэр Эдвард Грей, занимал крайне двусмысленную позицию вплоть до того самого дня, когда Британия вступила в войну. В результате на континенте распространилось мнение, что Британия воевать не будет или же будет оттягивать вступление в войну, и это поощряло Германию продолжать угрожать Франции.

Ход событий был ускорен 28 июня убийством эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австро-венгерского престола, во время его официального визита в Сараево, столицу Боснии. Это стало очень своевременным предлогом отправить армии в поход. «Сейчас или никогда», — заявил германский император. Сербию обвинили в подстрекательстве к убийству, и, несмотря на тот факт, что австрийские комиссары сообщали об отсутствии улик, подтверждающих причастность сербского правительства, правительство Австро-Венгрии решило превратить этот конфликт в войну. 23 июля Австрия предъявила Сербии ультиматум и, игнорируя уступчивость Сербии и попытки сэра Эдварда Грея, британского министра иностранных дел, созвать конференцию великих держав, 26 июля объявила Сербии войну.

Россия приступила к мобилизации своих армий 30 июля, а 1 августа Германия объявила ей войну. На следующий день немецкие войска пересекли границу Франции, а через Люксембург и Бельгию начался большой фланговый маневр. Сначала на запад устремились разведчики и передовые отряды. Затем на запад отправилось огромное количество автомобилей, набитых солдатами.

Несоразмерно большой шум был поднят по поводу отдельных жестокостей в Бельгии — несоразмерно большой, конечно же, по сравнению с действительно фундаментальной жестокостью, содеянной в августе 1914 г., — самим вторжением в Бельгию. Раз оно произошло, то спорадическая стрельба и грабежи, уничтожение собственности, разграбление гостиниц, продовольственных и винных магазинов, сопровождавшееся изнасилованиями и поджогами, были вполне естественными следствиями.

Только очень простодушные люди верят, что армия в полевых условиях может сохранять такой же высокий уровень честности, приличия и справедливости, как и стабильное общество в обычных, «домашних» условиях. К тому же в прусской армии были еще живы традиции Тридцатилетней войны. В союзнических странах, воевавших против Германии, принято было расценивать эти мерзости и кровопролития, учиненные германскими войсками за несколько месяцев их пребывания в Бельгии, как нечто ранее никогда не случавшееся и объяснимое присущей одним только немцам особой злобностью характера.

Их прозвали «гуннами». Но преступления немцев в Бельгии вообще нельзя сравнивать с тем систематическим опустошением, которое производили эти кочевники, предложившие однажды уничтожить все население Китая и превратить его земли в пастбище. Многие из этих преступлений представляли собой пьяную жестокость мужчин, которым впервые в жизни было позволено свободно распоряжаться смертоносным оружием; многие были совершены в припадке истерики людьми, которые были потрясены собственными деяниями и смертельно боялись отмщения со стороны народа, чью страну они подвергли надругательству, и многие были совершены по принуждению и под воздействием теории, гласившей, что во время войны люди должны проявлять жестокость, а население лучше всего подчинять с помощью страха. Простых немцев, которым свойственна покорность, обработали перед войной таким способом, что эти жестокости просто должны были произойти. Любой народ, который, подобно немцам, заранее готовили бы к войне, а затем отправили на нее, вел бы себя примерно так же.

В ночь на 4 августа, когда почти вся Европа, все еще находясь под воздействием расслабляющей инерции пятидесяти лет мира, привычно вкушая плоды ставших всеобщим достоянием изобилия, дешевизны и свободы, подумывала о летних отпусках, маленькая бельгийская деревня Визе была охвачена огнем, а ошеломленных местных жителей выводили на улицу и расстреливали за то, что кто-то якобы выстрелил в захватчиков. Это было началом конца эпохи комфорта, уверенности, благородного и пристойного поведения в Европе.

Как только стало ясно, что Бельгии не избежать вторжения, Великобритания отбросила сомнения и (в одиннадцать вечера 4 августа) объявила войну Германии. На следующий день у устья Темзы крейсер «Амфион» перехватил и потопил немецкий минный заградитель — это было первое столкновение (на суше или на море) британцев и немцев под своими национальными флагами…

Вся Европа долго помнила странную атмосферу тех богатых на события солнечных августовских дней, когда подошел к концу период вооруженного мира. Почти полстолетия Западный мир казался спокойным и безопасным. Лишь немногие пожилые люди во Франции имели практический опыт войны. Газеты говорили о мировой катастрофе, однако эти слова мало что значили для тех, кому мир всегда представлялся безопасным и кто в ином виде представить его не мог.

В Британии особенно жизнь в течение нескольких недель продолжалась как ни в чем не бывало, правда при этом чувствовалась некоторая напряженность. Это было похоже на то, как если бы человек занимался своими обычными делами, еще не зная, что он заразился смертельной болезнью, которая изменит привычный ход его жизни. Те, кто был в отпуске, не прерывали его; магазины успокаивали своих клиентов вывесками «Работаем как обычно».

Свежие газеты вызывали возбужденные разговоры, но это были разговоры зрителей, которые не чувствовали непосредственного участия в катастрофе, которой вскоре суждено было коснуться каждого.