Филип Дик - Свободное радио Альбемута.

— Еще как, — ответил я.

— Конечно, сначала надо отсюда выбраться, — продолжал Леон. — Дело это нелегкое, но есть у меня кое–какие мысли. Как ты думаешь, меня возьмут в Арампров?

— Думаю, да. Может быть, уже взяли.

— Видишь ли, в одиночку ничего не получается. Мне нужна помощь. Ты сказал, быть может, меня уже приняли? Но я не слышал никаких голосов.

— Да это же твой собственный голос, — сказал я. — Они слушали его сотни и сотни лет. И ожидают, что услышат снова.

Леону эти слова понравились.

— Такого мне никто не говорил. Спасибо.

Минуту–другую мы продолжали молча есть.

Потом Леон продолжил:

— И дала им что–нибудь эта вера, вера в небесного отца?

— В этом мире — ничего.

— Вот что я скажу, хотя тебе будет вряд ли приятно это слышать… Будь здесь твои друзья из Арампрова, я бы и им сказал. Оно того не стоит, Фил. Ведь мы живем в этом мире.

Леон сказал это со всей твердостью, и столь же решительным было его лицо.

— Они стали бессмертными, — возразил я. — Им было даровано бессмертие за то, что они сделали или хотя бы пытались сделать, пусть и безуспешно. Мои друзья продолжают существовать, и так будет вечно.

— Хотя ты их и не видишь?

— Верно. Хотя я их не вижу.

— И все же другого мира недостаточно. Сначала должен измениться этот, наш мир, — настаивал Леон.

Я не знал, что ответить.

— Ведь именно в нашем мире, — продолжал Леон, — люди страдают. Именно здесь царит несправедливость. Здесь людей бросают в тюрьмы. Как нас с тобой. Так что помощь нужна здесь. И сейчас.

У меня по–прежнему не было ответа.

— Им, может, и хорошо, — сказал Леон. — А что будет с нами?

Он был прав, я понимал это.

— Извини, — продолжал Леон. — Ведь ты любил своих друзей, я вижу, ты тоскуешь без них. Наверное, обратившись в духов, они летают где–то в небесах, и они счастливы. Но этого мало — ведь ни ты, ни я, ни три миллиарда других людей этого счастья не обрели. Этого мало, Фил. Верховный пастырь, отец небесный должен сделать что–нибудь и для нас, здесь, в этом мире. Такова истина — суровая, неприятная истина.

Я молча смотрел себе под ноги.

— А ты знаешь, что в каждом члене Арампрова тайно помещено нечто вроде серебряного яйца? Могу даже сказать, как оно туда попадает — по оптическому каналу в шишковидную железу. И происходит это путем излучения с околоземной орбиты во время весеннего равноденствия. — Леон усмехнулся. — Человек с таким яйцом чувствует себя беременным, даже если он мужчина.

Удивившись, что Леону это известно, я ответил:

— Когда они умирают, яйцо раскрывается и превращается в живой плазматический организм, существующий в атмосфере…

— Знаю, — прервал меня Леон. — Знаю даже, что слово «яйцо» — просто метафора. Мне вообще известно об Арампрове больше, чем я говорил тебе. Видишь ли, когда–то я был проповедником.

— Вот как? — удивился я.

— И прекрасное серебряное яйцо в каждом из них, и то, что оно растет, раскрывается и дарует бессмертие — все это есть в Библии, Фил. Иисус упоминает об этом не раз и различными словами. Учитель говорил иносказательно, и народ, внимающий ему, был в замешательстве — только его ученики понимали смысл сказанного. Вернее, что–то понимали все, однако истинное значение слов Иисуса постигали только ученики. И хранили его в тайне от римлян. Учитель боялся римлян и ненавидел их. Но, несмотря на все старания, римляне убили всех учеников, и истинный смысл его слов оказался утерянным. Они и Учителя убили… Впрочем, это–то ты знаешь, я думаю. Тайна была утеряна на две тысячи лет. А сейчас она вновь раскрывается. Молодых людей посещают видения, Фил, старикам снятся сны.

— Но в Новом Завете нет ни слова о серебряных яйцах, — сказал я.

— Драгоценная жемчужина, — заговорил Леон со страстью. — И сокровище, скрытое на поле. И человек, продающий все, что имел, чтобы купить поле то. Жемчужина, сокровище, яйцо, закваска, положенная женщиной в муку, — все это кодовые слова, раскрывающие смысл того, что случилось с твоими друзьями. И горчичное зерно, которое, хотя меньше всех семян, становится большим деревом, в ветвях которого укрываются птицы, — да, Фил, птицы небесные. И в Евангелии от Матфея есть притча о сеятеле, который вышел сеять… Иное семя упало при дороге, иное — на места каменистые, иное — в терние, но — послушай, Фил, — иное упало на добрую землю и принесло плод. И в каждом случае Учитель говорил, что таково Царствие, Царствие не от мира сего.

Я почувствовал интерес.

— Продолжай, проповедник, — сказал я Леону. Шутливое обращение скрывало охватившее меня волнение.

— Я более не проповедник, — ответил он. — Что толку проповедовать в наши дни. И все же перескажу тебе еще один эпизод из Библии, где Иисус говорит об этом. Твои умершие друзья теперь соединились и стали одним существом. Они говорили тебе что–нибудь в этом роде, когда были живы?

— Да, — сказал я. — Николас говорил, что в будущем они сольются в единый сложный живой организм, все члены Арампрова. И начнется коллективное существование.

— Это из Евангелия от Иоанна, глава двенадцатая, стих двадцать четвертый. «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно…» Иначе говоря — отдельно существующим. «…а если умрет, то принесет богатый урожай». «Богатый урожай» — это и есть коллективное существование. И далее: «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную». Понимаешь, Фил? Каждый раз что–то малое — сокровище, крохотное горчичное семя, зерно пшеницы, брошенное сеятелем на добрую почву, — что–то помещается в землю, а земля — это тайный символ ранних христиан, означающий голову человека, мозг, разум. И это «что–то» растет там, пока не раскроется, не даст побеги, не будет вытащено на поверхность, не заставит «вскиснуть» все тесто, а затем приходит вечная жизнь — Царствие, которое никому не дано увидеть. Об этом и говорили твои друзья из Арампрова, возможно, сами того не понимая. Именно это произошло с ними — началось до их смерти и закончилось после.

— Стало быть, все притчи Христа следует расшифровать? — спросил я.

— Да, — ответил проповедник Леон. — Сам Учитель сказал, что говорит притчами, чтобы не поняли его те, кому не дано узнать тайны. Евангелие от Матфея, тринадцать, двенадцать.

— А ты знаешь, что сказанное им — истина.

— Знаю.

Я был поражен, я не понимал. И снова обратился к Леону:

— И все же ты…

— И все же я говорю, — прервал меня Леон, — что мало ненавидеть этот мир, мало забыть о нем. Действовать нужно здесь, сейчас. Позволь спросить тебя, — он пристально взглянул на меня, — где Учитель проповедовал свое учение? Где он совершал свой труд?