Владимир Кузьменко - ДРЕВО ЖИЗНИ(Фантастический роман в 3 книгах)

– Подожди, подожди! Ты сразу о бомбах. Но разве в этом суть человечества? А его культура, искусство, литература, музыка – это что же по-твоему?

– Все это только отражение социального развития, Николай, и если его нет, то излишним становится и отражение. Я бы сказал, что литература – основа всей культуры – это отражение конфликтов социального развития. И не только отражение, но и поиск их разрешения. Здесь же все атрибуты, сопутствующие социальному развитию, становятся излишними. Остается только то, что соответствует их уровню, их конфликтам. А их конфликты, помимо стычек с кентаврами, замыкаются на сексуальной сфере. Отсюда и чувственный культ Великой Матери Кибелы, с которым Владимир имел возможность близко познакомиться. Их оргии так же естественны здесь, как, скажем, посещение видеотек, театров, картинных галерей на Земле. Мы же не считаем зазорным просиживать часы в библиотеках или бродить по залам музеев. Почему же им, лапифам, считать зазорными их "игры" в честь своей Кибелы? Рытье же котлованов, с чего мы здесь начали, в представлении лапифов – верх аморальности и безнравственности. Сергей, если помните, говорил, что нам надо достичь взаимопонимания.

– С растительным разумом, а не с этими голыми донжуанами и мессалинами! – возразил Николай. – Не путай "божий дар с яичницей"!

Вальтер растерянно посмотрел на Николая, потом вдруг рассмеялся.

– Никак не могу привыкнуть к образным выражениям русского языка. Ты хочешь сказать, что я сравниваю слишком разные величины?

– Вот именно! Ты хочешь понять мораль высокоорганизованного сверхмозга на основе сравнения с моралью этих дикарей.

– Не такие уж они дикари. Но дело вот в чем. Ты согласен, что Кибела держит весь этот мир, в том числе и лапифов, под наблюдением и контролем?

– Конечно. Не сомневаюсь, что и наш разговор уже записан в ее памяти.

– Да, я совсем об этом забыл. Тем не менее скажу. Вряд ли Кибела терпела бы этот народ, если бы мораль его вызывала у нее отвращение.

– А у тебя вызывает отвращение мораль муравьев, например?

– Вот как ты ставишь вопрос?

– А почему бы нет? С одной стороны, люди на нулевом уровне развития, а с другой – мощный сверхразум.

– Да, но уровень развития нулевой – социальный, а не биологический. По биологическим характеристикам они не отличаются от нас. Муравья ты при всем желании не обучишь высшей математике, а лапифа, думаю, особого труда не составит. Мне кажется, я могу назвать ключ к взаимопониманию.

– Интересно!

– Это терпимость. Высшим проявлением разума является терпимость. Терпимость к иным обычаям, морали, терпимость к инакомыслию. И сдается, именно такого характера испытание нам предстоит. Насколько мы, люди, способны к терпимости.

– Ты совершенно прав, Вальтер! – поддержал его Владимир. – Я сам думаю так же. Отец мне всегда говорил, что высшим качеством разума является терпимость к инакомыслию, уважение к другому, непохожему на наш путь развитию. Мы вышли в большой космос, и он спрашивает нас: будем ли мы уважать и понимать системы с иными направлениями эволюции или же примемся кромсать их и переделывать на свой лад. Это экзамен на зрелость цивилизации. Мы должны понять других, не мешать им идти своим путем и в то же время помогать друг другу, объединив наши разумы.

ВСТРЕЧА С ОРЕАДОЙ

– Нас, кажется, встречают! – Николай посадил вертолет в километре от поселка. Время было позднее, и они решили отложить посещение пещеры титанов до утра.

Владимир выпрыгнул на землю и остановился, пораженный увиденным. К ним, крича и размахивая руками, бежали от поселка его старые знакомые по заточению в долине. Он всмотрелся и увидел среди них Ореаду. Волна радости с примесью пока еще неосознанного беспокойства охватила его. Он бросился к ней навстречу. Еще несколько секунд, и вот она – такая дорогая, близкая, родная. Ореада, в свою очередь, не могла произнести ни слова, только глядела на него снизу вверх огромными, как сливы, глазами.

Женщины обступили их кругом, смеялись, забрасывали вопросами, но он ничего не слышал и не понимал. Немного придя в себя, он вдруг обратил внимание на то, что стан Ореады снова стал стройным и гибким и вопросительно взглянул на нее. Она поняла его и покраснела от счастья.

– Где? – спросил он ее.

– В нашем доме. Спит. Мы, как услышали шум, решили, что это ты вернулся, выскочили из домов и побежали встречать. Я знала, что ты вернешься!

– Сын?

– Сын! Я же говорила тебе, что будет сын.

– Как назвала?

– Я еще не дала ему имени. Ждала тебя.

– Нет, вы только посмотрите. Какие красавицы! – услышал он рядом голос Вальтера, – Честное слово, каждая из них могла бы у нас на Земле претендовать на главную роль в Голливуде. У меня голова кружится. Я еще никогда одновременно не видел столько сразу… Это кто? Твои знакомые?

– Ничего себе! – подойдя к ним, удивленно присвистнул Николай. – Теперь я понимаю, почему ты не особенно спешил вернуться в лагерь. Может быть, ты представишь нас своим знакомым?

– Сейчас, сейчас, дайте мне прийти в себя. Для меня эта встреча так же неожиданна, как и для вас. Я ведь думал, что они или погибли, или ушли с фавнами. Впрочем, здесь не принято представлять мужчину женщине. Так что представляйтесь сами, – засмеялся он.

Тем временем лапифки оттеснили его спутников и окружили их плотным кольцом.

– Все! Я погиб! – услышал он возглас Николая.

– Надо бы покормить моих друзей, – Владимир вспомнил, что они с утра еще ничего не ели.

– Не беспокойся. Их покормят и без нас. Пойдем скорее в дом. Ты еще не видел нашего сына, – потянула его за руку Ореада.

По дороге домой она рассказала ему, как они очутились снова в долине. Воспользовавшись тем, что внимание фавнов было отвлечено, они бежали. Сначала все хотели идти домой в свой старый поселок, но потом, подумав, что если Владимир вернется, то будет искать их в долине, вернулись сюда. Они жили здесь одни четыре месяца. Ореада, а за ней вскоре и Перо родили мальчиков. Сына Перо тут же назвали Игорем. Ореада, как уже говорилось, ждала возвращения мужа.

Неизвестно, чем кончилась бы вся эта история, не обрати тогда Николай внимания на гладкую, отшлифованную поверхность скалы, что и послужило причиной их вторичного посещения долины.

– Я знала, что ты вернешься за мной, – сказала Ореада, входя в дом. Подойдя к кровати, она взяла на руки спящего младенца и торжественно протянула мужу.

– Твой сын…

Владимир взял крохотное тельце. Сердце сжалось от не испытанного никогда ранее чувства. Это была сложная смесь нежности, счастья, гордости и одновременно удивления и какой-то боязни. То было зарождение отцовского чувства, которое всегда приходит неожиданно, застает врасплох. Он вдруг понял, что это существо, которое только что проснулось и удивленно таращило глаза, для него самое дорогое на свете. Это было неожиданно. Женщина привыкает к своему будущему ребенку постепенно, она ощущает в себе зарождающуюся жизнь и уже до рождения привыкает к нему. Встреча с ним предопределена, и когда она слышит первый крик младенца, радость матери наполовину поглощается усталостью роженицы, и только когда ребенок прикасается ртом к ее груди, только тогда ее всю захлестывает новый прилив счастья и нежности.