Владимир Васильев (Ташкент) - Гостиница

— Мальчик?.. — беззвучно прошептала обескровленными губами госпожа Мэр… Если б еще кто-нибудь объяснил ей, откуда он взялся… Бог с ней, с прессой, которая вовсю муссировала заключение медиков о ее «непорочном зачатии», где восторженно, где иронически, но она-то сама совершенно точно знала, что зачать от мужчины у нее не было возможности за неимением оного… Тайное искусственное осеменение?.. Но она не видела ни малейшей оказии для этого…

Разве что, однажды — как раз месяцев девять назад, ей приснился странный сон, будто она — река, начинающаяся с тихого озерца. И ОН — таинственно исчезнувший или погибший в автокатастрофе (хотя трупа его не обнаружили) предыдущий Мэр, ее шеф, — вдруг появился на берегу и бросился в озеро!.. О!.. Это было ее единственное сексуальное впечатление после его исчезновения, единственный взрыв страсти в ее жизни, который она себе позволила!.. И все это во сне…

Не могла же она, в самом деле, забеременеть от игры подсознания!.. От собственного сна!..

— Мальчик! — бодро подтвердил профессор и, хитро улыбнувшись, добавил: — Таки он лишил вас невинности…

Она улыбнулась. Странный ребенок. Говорят, что новорожденные орут, что есть силы, прочищая легкие, а этот так внимательно и осмысленно смотрит на нее, что ей вдруг захотелось свести распятые на родильном кресле ноги… Этот взгляд что-то ей напоминал…

ОН медленно осознавал себя и окружающий мир. Комната в белом… За окном — серо-голубое небо, нанизанное на громадный шпиль… В комнате — женщина на странном кресле… Ее лоно неестественно распахнуто и окровавлено, на лице — усталость, покой и немного — удивление… Знакомое лицо… Другая женщина копошится возле нее… ЕГО самого держит на руках страшный мужчина с хищно оттопыренными усами…

И вдруг ОН узнает женщину — это же ЕГО собственная секретарь-референт!.. Или нет!.. Это лицо ОН видел совсем недавно… Но где-то не здесь!..

И ЕМУ открывается назначение этого странного кресла!..

— Мальчик! Госпожа Мэр!.. Мальчик! — страшно и оглушительно рычит усатый мужчина.

В этот момент ОН понимает все!..

И, не в силах сдерживать эмоции, начинает пронзительно, не узнавая собственного голоса, орать от обиды и бессилия…

— Вот это голос!.. Отличный парень! — рычит усатый и подносит ЕГО к самому ЕЕ лицу. ОНА улыбается и целует ЕГО…

Нет, он не в силах этого вынести!.. ОН отворачивается и с ненавистью смотрит в окно, где неколебимо самоуверенно торчит Указующий Перст, ослепительно сверкающий в солнечных лучах…

«Еще один шанс? — вдруг понял ОН. — Пожалуй, это не так уж и плохо… Если не упустить его…»

ОН перестал орать, посмотрел прямо в глаза своей матери и улыбнулся…

— О, Боже, — простонала она, узнав этот взгляд и эту улыбку…

4. Поэт

Свой путь земной пройдя до середины,

Очнулся я в загадочном лесу…

Но книга жизни подошла к странице,

Которая дороже всех святынь.

Сейчас должно написанное сбыться,

Пускай же сбудется оно. Аминь.

Он мыслил музыкою словОн тишине внимал, как Богу.И в завывании ветровОн слышал Слово — слог за слогом:Он слышал осень в шелестве,В шуршепоте и желтегрусти,И колко скошенной травеОн дождевал культи, как чувства.Он ненавидел и любил,Пока не превращалось в СловоВсе, чем дышал он, чем он жил…А после — смерть! Рожденье — снова!..Он немотой болел, как людиБолеют воспаленьем легких.Он ею умирал, покудаИз бездны не рождались строки.Он знал, что тайна Бытия —Не более, чем тайна Рифмы:Неповторимо наше Я…Жить — рифмовать неповторимых!..Жить — это значит находитьСозвучья в хаосе желанийИ ритм… И музыку… И длить,И длить гармонию звучанья.В поэме жизни нет конца.Конечны только строфы, главы,Как наши хрупкие сердца,Как наши страхи и забавы.Он жил и, стало быть, творилВселенную из слов и звуков.Он и Певцом, и Песней был,Он был и Голосом, и Слухом…А, впрочем, что там — был да был…Он — есть! И, надо думать, вечно,Покуда мир сей не избылСвоих надежд на Чудо Встречи.Он не был баловнем судьбы,Любимцем публики и женщин,Не ждал наград, не ладил бытИ не был лаврами увенчан.Он верил в честность и в Порыв,Работал сторожем в хозмаге.А тропы к Истине торилОн на оберточной бумагеИ, кстати, на любой другой.Понятно — не в бумаге дело,Когда душа идет нагойВ то пламя, где пылает тело…Читатель понял: я о немПисать способен бесконечно…Вздохнем… И к сути перейдем.А суть поэмы этой — Встреча…

Часть первая. На распутьи

Встреча первая

Молча младенец в коляске взирает на синее небо,Точно как старец глубокий бы в зеркало жизни воззрился,Не узнавая Пути, что им пройден был, словно и не был,Так же, как крона и корни взирают на выросший стебель,Что им внезапно, как правда, в таинственном свете открылся.Где-то в изножьи коляски — незримое глазу Начало.Дальше — на синем — сверкает громадное тело Дороги.Кажется, хватит касанья руки, чтоб коляска помчаласьВ странную, тихую даль, где Дорога, стремглав истончаясь,Острой иглою уходит в Ничто — не узреть, не потрогать.И засмеялся младенец, довольный такой перспективой,Координатных осей различать в бытии не умея…Мягкий толчок материнской руки, и легко покатиласьГоризонтальная жизнь к горизонтам, где Солнце активноСолнечных зайчиков лепит младенцам, немеяОт созерцанья той Тьмы, что их ждет за незримой чертою…И, закачавшись бессильно, исчезла куда-то Дорога,Та, что манила младенца открытой своей красотою,Шпилем над Городом став, поражавшим людей высотою,То вызывавшим восторг, то желанье понять, то тревогу…Мало кто помнил из живших, когда этот шпиль появился,А в документах занудных кому, право, рыться охота?..Звался Гостиницей он, но никто в ней еще не селился.Правда, порою казалось — он чудною жизнью светился,Словно безмолвно к себе призывая кого-то…

Мальчик давно возмужал и по миру шагал вертикально.Образом Белой Дороги, стрелой улетающей в небо,Теперь он не бредил, а жил, в себе познавая детальноТайну пути в высоту, а не в замок нелепо хрустальный,Зная — идти по нему в одиночестве — грустно и слепо.А не идти невозможно!.. И глупо… И даже преступно —Если есть Путь, то он должен быть кем-нибудь найден и пройден.Но каждый шаг на Пути означает Реальный Поступок —Истины штрих, что сквозь горы обмана пробившись, проступит…

Недопустимо, чтоб Путь был изгажен, изолган и продан!..Выйдя однажды на площадь, он начал вещать горожанамО Белой Дороге, что, в сущности, — Путь Восхождения к Свету.За то, что вещал он красиво, немного безумно, чуть странно,Как будто не в мире фантазий бродил, а в действительных странах,Его нарекли горожане, по стройности речи, — Поэтом…

Но сам он таковым себя не считал. Максимально приближенным к поэзии титулом, который он себе позволял, был титул Рифмач: